— Ну, авось, бог даст, с его легкой руки нам теперича повезет. Пойдем на постоялый, потукаем еще.,, А ты с нами? — отнесся он к Митрию.
— Нет, уж я пойду, еще город посмотрю. Где еще-то памятник, вы сказывали?
— А во-вон, где красная башня. Там сейчас увидишь.
Они дружески распрощались и разошлись. Митрий скоро нашел и Кольцовский сквер и памятник Кольцову. Сердце его шибко забилось, когда он прочел надпись... «Родимый мой, Алексей Васильевич!» — подумал он, обходя кругом памятника и разглядывая бюст. Мраморное лицо поэта грустно смотрело на Митюху с высоты своего облупленного аляповатого пьедестала. В сквере было пустынно, жалкие, затянутые пылью деревья поблекли от жары, изредка по дорожкам поспешно проходили люди, озабоченные своими собственными делами, не обращая никакого внимания на памятник. И бедный мраморный поэт среди этого пыльного сквера, окруженного шумной суетой базара, казалось, чувствовал себя таким же одиноким, каким был и при жизни, и безмолвно тосковал...
— Надоть на могилку-то сходить! — решил Митрий. — По крайности будет чем город помянуть. Эх, жалко, не спросил я мужиков, где кладбище-то, может, они знают. Ну, да небось здесь всякий скажет, где Кольцова могила. Кольцова-то не знать, вона!
Он вышел из сквера и огляделся. Вдали стоял городовой, но Митрий не решился к нему подойти, — пожалуй, опять пугнет ни за что, ни про что. И он всматривался в лица прохожих, раздумывая, кого бы спросить. «Кто подобрее, того и спрошу»...
Показался молодой человек с тросточкой и розаном в петлице. Митрий снял шапку и приблизился к нему.
— Барин, а барин!.. Позвольте вас спросить!..
Молодой человек остановился.
— Вот как бы мне на кладбище пройти... где Кольцов...
— Какой Кольцов? — с удивлением спросил молодой человек.
— Да вон которому памятник...
— А-а... Нет, не знаю. Спроси городового...
И, посвистывая, он удалился. Обескураженный Митрий долго смотрел ему вслед. «Чудно! Барин, а не знает, где Кольцова могила. Приезжий, может. Стой, вон еще идет! Спрошу. Барин, а барин!»
— Бог подаст, бог подаст! — торопливо пробормотал барин и прошел мимо.
Митрий совсем растерялся и не знал, что ему делать. «Ну, город!» — воскликнул он и пошел прямо, куда глаза глядят.
Навстречу ему шла старушка в шляпке, с добрым лицом и книжкой в руках. Книжка внушила Митрию доверие.
— Барыня... можно вас спросить? Мне вот Кольцова могилу разыскать...
— Кольцова? Это какого Кольцова? Павла Степановича? Купца?
— Нет, не того... стихи который писал... вон памятник еще ему...
— Ах, этого?.. Нет, голубчик, не знаю... этого, право, не знаю.
Недоумение Митрия возрастало. Живут люди в Воронеже и не знают, где Кольцов похоронен! «Эдакий человек на всю Россию... да что же это, батюшки мои? Уж это и не знамо что такое... Постой, вон еще идет, спрошу в последний раз. Этот уже наверное знает, в очках, лицо такое серьезное, на Некрасова похож...»
Серьезный господин в очках вытаращил на Митрия глаза и долго оглядывал его с ног до головы.
— Кольцова могилу? Кольцова? — повторил он несколько раз. — Сочинителя Кольцова?.. Хм... На что тебе?
Митрия начала наконец разбирать досада. Ну, Кольцова, ну и что ж такое... Уж коли мужик, так ему и Кольцова не нужно... ишь ты!..
— Поклониться желаем... — сухо отвечал он.
— Хм... Поклониться!.. Странно. Родня, что ли, он тебе?
— Не родня... а эдакий человек... на всю Россию!— уже сердито сказал Митрий, весь красный от волнения. — Всякому желательно...
— Желательно!.. Вот как! Хм... — продолжал серьезный господин. — Любопытно!.. Эт-то любопытно! А откуда ты?
Митрий сказал.
— Хм!.. И нарочно для этого пришел сюда? (Митрий молчал.) Удивительно!.. Нет, серьезно, очень удивительно... Но, любезный, вот что, я сам хорошенько не знаю, где его могила. Кажется, на Чугунном... а может, и на Новостроящемся... Нет, постой, постой, на Чугунном, непременно на Чугунном! Это, видишь ли, как надо идти, сейчас отсюда направо... Нет, впрочем, не на Чугунном, совсем не на Чугунном...
Он долго еще что-то толковал Митрию и, окончательно сбив его с толку, ушел, повторяя: «Удивительно! Нет, ей-богу, удивительно!..»
— Тьфу! — плюнул ему вслед выведенный из терпения Митрий, у которого в ушах все еще гудело: чугунное... новостроящееся... чугунное... нечугунное... «Вот очкастый черт!.. Я думал, он путный, а он тоже... Брёхи вы все, вот что, а еще господа... Ну город!..»
Он пошел наудачу вперед и скоро очутился на какой-то длинной и довольно глухой улице. Прохожих почти совсем не было, только впереди Митрия шел мальчик лет 12 с мешком муки на плечах. Мешок был пуда в два, и мальчику, очевидно, было тяжело его тащить. Он часто останавливался, осторожно прислонял мешок к тумбе и отдыхал. Митрий его нагнал.
— А что, паря, тяжело, чай? — спросил он.
— Да ничего, есть таки!
— А идти-то далече?
— Да еще язык высунешь разов десять.
— Сем-ка, я тебе подмогу, давай сюда мешок-то!
Он протянул за мешком руку, но мальчуган не давал мешка и подозрительно глядел на Митрия.
— Да ну, давай, что ли! А то все кишки растрясешь!
— А ты не убежишь с мешком-то? — спросил мальчик недоверчиво.
— Эх, как у вас в городе-то... о, господи! Все друг дружку боятся... Да куда я убегу-то? Ну город!
— Ну ладно, тащи... А ты говоришь, боятся друг дружку... Да как же не бояться? Тут вон вчерась барина всего обснимали. Шел из Кольцовского сквера, а его за шиворот да все как есть, и пальто, и часы, и сюртук — все обснимали...
— Ловко! Экие отчаянные народы есть! А чевой-то ты говоришь — Кольцовский сквер. Это чего такое?
— Да где памятник Кольцову стоит! На базаре, нешто не видал?
— Нет, как не видал, видал. А ты знаешь про Кольцова-то?
— Вона! Как же не знать, у нас в училище учат...—
И мальчик, припрыгивая, запел: — «Ну, тащися, сивка, пашней-десятиной!..»
— Вот как! — воскликнул восхищенный Митрий. — Здорово! А вот небось где могила Кольцова, и не знаешь?
— Да как же не знать, знаю! Нас учитель сколько разов водил!
— Ну?
— Сколько разов! Там они рядышком, и Никитин, и Кольцов. Я и Никитина стихи знаю: «Ясно утро, тихо веет теплый ветерок...»
— Постой, постой... Ты мне сначала про кладбище-то скажи... — попробовал было остановить его Митрий, но мальчуган уже не слушал его и без передышки катал заученные стихи. Прочитав их до конца, он перевел дух и указал Митрию на крест, чуть-чуть блестевший из-за груды домов.
— Во-он, вон крест виднеется, видишь? Это и есть Новостроющая. Там и кладбище тебе будет, а там и Кольцова могила. Вот он, проулок-то, сейчас направо, потом налево и все прямо, так и лупи... Ну, а теперь давай сюда мешок-то, я сюда...
Они расстались, очень довольные друг другом, и Митрий пошел по указанию мальчика. Было уже 4 часа; в церквах звонили к вечерне; улица, на которую вышел Митрий, была пустынна, город здесь уже кончался. На покосившихся воротах невзрачных домиков часто попадались вывески портных, сапожников, лудильщиков; в отворенные окна виднелись фигуры людей, согнувшихся над работой. Потом потянулся ряд закопченных кузниц с пылающими горнами; слышалось тяжкое дыхание мехов; черные силуэты кузнецов мелькали перед огнем.
Около котельного заведения мальчик стучал молотком по железным листам, и оглушительный лязг железа отдавался на противоположной стороне улицы. После базарной сутолоки, пьяной ругани торговок, трактирного гвалта, праздной суетни разряженного городского люда эти мирные трудовые картины произвели на Митрия успокоительное впечатление. Взволнованные мысли его приняли обычное течение и возвратились к знакомым вещам и делам. «Ишь, жара какая, а они у горна работают! — подумал он, проходя мимо кузниц. — Это ведь, пожалуй, еще жарче, чем в поле... там все-таки ветерком обдувает. Чай, и мы тоже скоро в поле поедем, рожь зачинать... Что-то Филиппова корова?..» И ему вдруг показалось, что он бог знает как давно ушел из деревни, что там без него все уже изменилось, да и сам он стал совсем какой-то другой...