– Да. Наверное. Но все-таки твоя жизнь, как и любая другая, может стать книгой. И кто-то сможет ее прочитать.
Мия помолчала, стараясь принять все, что услышала, потом спросила:
– Получается, любую жизнь можно написать? Как книгу?
– Понимаешь, какая штука… да. Можно написать. Или нарисовать…
– Настоящую жизнь? И целый мир?
– Ну да. А еще можно вышить нитками. Записать нотами, вылепить из глины, сыграть на сцене…
– Поэтому вы притворяетесь бродячим театром, да? Все эти представления, костюмы, эти собаки…
– Ну, вообще-то это самая удобная легенда для вашего мира и нашей работы.
– Зачем люди вообще пишут книги?
– Не знаю… наверное, потому, что некоторые вещи легче написать, чем сказать.
«Эту книгу придумал хороший человек, – подумалось вдруг Мии, – тут у нас так много всего». Она оглянулась, будто желая убедиться, что их мир-книга и правда неплохо написана. Но вокруг были серые стены приюта с унылыми кроватями в ряд, кусачими одеялами и тоскливым запахом бесконечных тусклых вечеров.
«Все равно! – упрямо подумала Мия. – Если бы я осталась дома, моя книга… она была бы очень скучной».
– Моя бабушка знает обо всем этом? Почему она мне не сказала, зачем спрятала эту книгу на чердаке?
– На самом деле это и надо выяснить. Гаррэт сказал нам, что ему книгу дал старый друг, но там были пустые страницы, на которых время от времени появлялись картинки или слова. Честно говоря, я думаю, что он просто не смог ее прочитать. Он боялся и не любил ее, так он сам говорит. Однажды он принес ее в дом твоей бабушки, но ее не было дома, и он отдал ее сыну. И снова ушел.
– Почему?
– Что?
– Почему он ушел? Они поссорились с бабушкой?
– Я не знаю. Но он объяснил нам, что не мог жить спокойно и наслаждаться семейным счастьем, зная, что вся его жизнь, весь его мир заключен в книгу. Он пытался найти ответы и в итоге попал к нам.
– К кому – к вам? Кто вы?
– Прости, я не могу тебе сказать. Пока не могу, правда.
В этом не было ничего нового и неожиданного. Мия постаралась сделать вид, что не обижается, что все понимает. Но ей захотелось уйти, побыть одной или поговорить с бабушкой.
Она шла домой и думала обо всем, что на нее свалилось. Она поняла гораздо больше, чем надеялась Крошка Си, и даже чем та хотела. Все-таки теперь у нее была Тимьянова пустошь и пещера дракона, была Марга, тюрьма в Кошачьей Лапке и ливневая неделя. Была кошка-гора и ее молоко. Был тулукт. И была старуха. Мия даже не сомневалась, что, загляни она сейчас в свою книгу, увидит ее слова: «Будешь теперь латать дыры!» Какие дыры? И как их латать? Но пугало не это. Пугало, что «всю жизнь».
Мия пообещала Крошке Си поговорить с бабушкой, но не знала, как начать разговор. Для Крошки Си бабушка Гаррэт была просто заданием, работой, для Мии – живым любимым человеком, а еще – историей ее семьи, в которой, как оказалось, много тайн.
Сдержанное обещание
Весь вечер Мия думала и подбирала слова. Она будто пыталась ухватить нить, выскальзывающую из ее руки.
«Почему бабушкина жизнь стала книгой? Почему моя жизнь становится книгой? Зачем? Кто делает все это?» Она ворочалась с боку на бок по ночам, а утром вставала разбитой и уставшей.
Наместник решил устроить из закрытия приюта целое представление. Он даже хотел пригласить императора, но Катрина его отговорила. Ветреным апрельским днем двадцать семь детей выстроились на центральной площади Рионелы. И хотя оркестр играл веселые марши, вокруг шумела нарядная толпа, пахло вкусной выпечкой, летали бумажные разноцветные шары и змеи, грохотали хлопушки, то и дело произносились торжественные речи, смысл которых ускользал даже от говоривших, эти двадцать семь были растеряны и подавлены. Холодный ветер с реки трепал их волосы и ветхую одежду, и Мии было не по себе. Она хотела выйти из толпы официальных лиц, куда их с бабушкой поставили перед началом церемонии, и встать вместе с Крошкой Си и Эльмаром. Бабушка тоже нервничала. Накануне она попыталась притвориться больной, чтобы не ходить на это мероприятие, но Катрина пообещала, что зарежет ее.
– А если меня узнают?
– Не обольщайся, – хмыкнула Катрина. – Никто не остается прежним сорок лет спустя.
– Сорок пять.
– Тем более.
И вот они стоят все вместе, рядом с наместником. Катринин муж, седой и серьезный, держит за руки нарядных Гету и Тиру. Они в одинаковых пальто и шляпах, и у них одинаково покраснели носы, они похожи, как сестры, и кажется, никто не будет сомневаться, что это родные внучки господина и госпожи Рэнкот.