Все это я узнала гораздо позже, Руш рассказал мне, а пока… Пока Катрина вырядилась в роскошное платье своей куклы, взяла корзинку с вином и сыром и пришла в тюрьму. Было очень раннее утро, город блестел пустыми улицами, и мы с Катриной, обе улизнувшие из дома, шли по ним, чтобы совершить самое настоящее преступление. Катрина постучала в массивную дверь. Я спряталась за кустом акации у крыльца. План у нас был идиотский. Теперь я это прекрасно понимаю. Но молодость и безрассудство очень самонадеянны.
Испуганный громким стуком, Руш открыл дверь, и Катрина без слов и объяснений скользнула под его рукой в темноту здания. Я представляла: вот они стоят в темном узком коридорчике, и Катрина бросается Рушу на шею, начинает его целовать, что-то лепетать о любви, которая ее внезапно пронзила, она тянет его в комнату стражников, дальше по коридору, а я в это время неслышно проскальзываю в оставленную открытой дверь. Все согласно нашему плану.
Начало нашей кампании было, конечно, не здесь и не сейчас. Всю неделю мы следили за Рушем, и Катрина старалась всюду попадаться ему на глаза: налетела на него на рынке, раз десять заходила в лавку к его отцу, вспыхивала румянцем, когда они сталкивались взглядами на воскресной речи наместника… К концу недели Руш явно запомнил ее рыжую голову и зеленые, «бесстыжие», как говорит моя тетя, глаза. Мы видели, что он уже улыбается, когда замечает ее в толпе горожан, и ласково кивает в ответ на ее улыбку. Он был очень хорошим, и меня мучила совесть.
Я поднялась по ступенькам. У нас очень-очень мало времени. Через час придут две грузные суровые тетки – мыть пол. Надо успеть. Катрина что-то лепетала Рушу в комнате стражников. Он отвечал растерянно, но голос его крепчал с каждым мгновением. Обычно ключи от камер висели в особом ящичке в коридоре, я видела это, когда приходила рисовать судебные процессы; ящичек закрывался на ключ, и я всю неделю училась открывать разные замки отмычками, которые Катрина позаимствовала у одного из своих кавалеров. Справилась я быстро. Полезный навык, что и говорить! Я бросилась вниз по лестнице к камерам, и сердце мое ликовало. Как все просто! Как могущественны красота и свобода Катрины!
Этьен не спал. Он будто ждал меня. Ходил по камере крупными, нервными шагами.
– Элоис!
Ключи путались и, как мне казалось, ужасно громко гремели в моих руках.
– Тихо! Пожалуйста, тихо и быстро! Совсем нет времени. Мы уйдем в холмы, мы уйдем из города, уйдем совсем…
Он взял мое лицо в свои ладони и нежно поцеловал: глаза, щеки, губы.
– Пойдем же!
– Нет, – сказал он вдруг так твердо, будто каменной плитой придавил. – Ты должна быть в безопасности. Прошу тебя! Дороже тебя у меня никого нет! Возвращайся к себе, сиди тихо-тихо, как мышка, пока все не уляжется, пока меня не забудут, а потом…
– Нет! – Я вырвалась из его рук. – Ты не выберешься без меня из города!
– Ну, я же уходил отсюда раньше. И не через центральные ворота. Поверь, все, что я делаю, очень, очень опасно. Я не один. Со мной пятнадцать детей. Юношей, девушек и совсем малышей. Я должен спасти их всех.
– Тех, что живут в холмах?
– Да.
– Что это вы творите, а?
По ступенькам кубарем скатился Руш. Растрепанная и заплаканная Катрина бежала следом, цеплялась за его руки, он вырывался. Я бросилась к ним, перегородила Рушу дорогу, тоже схватила его за руку и взмолилась, потому что не было у меня другого способа спасти Этьена и спастись самой:
– Прошу вас! Он ни в чем не виноват! Он просто любит меня и пришел за мной тайно, а ему приписали каких-то детей! Ну какие дети? Какие холмы? Он просто только через них смог в город пройти, его через ворота не пустили! Пожалуйста, пусть он уйдет! Просто уйдет! Его же казнят ни за что!
Я говорила и говорила всякий бред, уже не помню что, чтобы оттянуть минуту, когда нас всех запрут здесь, в этой темнице…
– Ты художница, – перебил меня Руш, – ты приходила его рисовать.
– Да! Прошу вас!
Он покачал головой.
– Какой в этом смысл? Это же Рионела, вас не выпустят из города, отсюда нельзя уйти без особого разрешения наместника.
– Я знаю, как выйти за стену! Я уведу его, нас никогда не поймают.
Руш думал минуты три. Он молча смотрел мимо меня, и было так страшно, будто он собирался с силами, чтобы обрушить на нас всю мощь Империи. А потом он сказал:
– Да. Хорошо. Но у меня есть одно условие.