И тогда Мия решилась спросить:
– Как можно написать чью-то жизнь? Настоящую жизнь, со всеми ее… странностями и… это же нужно написать и прошлое человека, и жизни всех его предков, и потомков тоже… и так про каждого! Разве это возможно?
– Это сложный вопрос, моя дорогая. Что такое прошлое, что настоящее и что влияет на будущее? Даже лучшие профессора этой школы не знают.
Гаррэт замолчал, отвернулся к окну. Мия разглядывала его спину. Слишком прямую для старика. А потом задала еще один мучивший ее вопрос:
– Если так, то кто же написал нашу книгу? Всех этих драконов, эти заросли колючек, предательство Арса, приют? Я уже не говорю о ливневой неделе… Мне просто интересно, у кого такое… извращенное воображение?
Гаррэт улыбнулся. Наверное, его умиляли все эти словечки в устах внучки. Или ее праведный гнев.
– Никто, моя милая. Вашу дорогу спланировали и расписали чуть ли не по минутам. Вы должны были доехать до Рионелы, давая по пути представления. Найти в Рионеле Элоис, вернуть тебя домой, а потом вернуться с Элоис сюда. Но что-то пошло не так. Думаю, все дело в твоей бабушке. Элоис всегда… путала все планы. Такая у нее сила.
Он вдруг резко повернулся, уставился на Мию.
– Что я говорю! Это же ты! Конечно! При чем тут Элоис, это ты! Твоя сила!
– Почему сразу я?!
– Потому что это – твоя книга, твоя жизнь.
Дед вдруг расхохотался и спросил:
– Они хоть поняли, что на них рухнуло? Алехин и другие?
Мия пожала плечами. Дед усмехнулся и встал, сказал все так же весело:
– Ладно, пойдем, повеселимся все вместе.
Они шли по Школе, ноги сами несли Мию, и она знала, что они не ошибутся.
«Если я пряха, – думала Мия, – то кто же тогда Марга? И Си? С их силой, их даром…»
Она вспомнила ту старуху, что встречалась ей на пути, пытаясь… что? Остановить? Задержать? Предостеречь? Спасти?
Вдруг Гаррэт остановился, взял ее за плечи и развернул к себе.
– Послушай. Что бы они тебе ни сказали, что бы ни предложили сейчас, помни, пожалуйста: только ты сама можешь написать свою книгу. Только ты.
– Потому что я пряха, – кивнула Мия, но дед покачал головой.
– Потому что это твоя жизнь. Каждый человек должен писать ее сам, понимаешь? Я понял это слишком поздно, и я не справился. Я не смог написать свою книгу. Я гонялся за призраками и лелеял свое одиночество, свою неустроенность. И в итоге потерял самое главное. Себя. И Элоис.
– Но я…
Мия замолчала. Тоска по Эльмару вдруг скрутила ее с новой силой. Она тоже потеряла его. Но как можно потерять себя? Она взяла Гаррэта за руку.
– Дедушка… ты бы хотел вернуться? К Элоис. К сыну. В Хотталар.
– Да. Конечно, да! Я ведь поэтому и пришел сюда, только они могли бы мне помочь, но… ничего не вышло, я разговаривал с Алехиным.
– Алехин тут ни при чем. Но если ты готов вернуться, я проведу тебя. Ты готов? Но только чтобы уже навсегда.
Гаррэт усмехнулся.
– От моего «навсегда» осталось не так уж много.
– Не имеет значения, – нетерпеливо сказала Мия. Ветер странствий бил ей в пятки, она чувствовала это, она хотела домой. – Но идти нужно прямо сейчас.
– Сейчас, а как же… а впрочем… Да, я готов, но твоя бабушка…
Мия развернулась и пошла в другую сторону. Гаррэт двинулся за ней.
Дома
День был солнечный, но не жаркий. С моря шел ровный ветер, холодил воздух. Весной тут, в Хотталаре, особенно хорошо. Еще зелена трава, еще цветут лесные фиалки на каждом клочке земли, еще море чистое и прозрачное. Мия стояла на берегу, под ногами у нее скрипели обломки ракушек; точно такая же висела у нее на шее. Только эта ракушка и осталась у нее после всех странствий. Ракушка – и все, что внутри. Мия потеребила ракушку, улыбнулась морю и посмотрела на маяк и свой дом. Она видела, что мама уже развесила белье: простыни и ее любимая клетчатая скатерть хлопали на ветру. Она узнала рубашку Санди, фартучки сестер и даже свое старое платье. Наверное, его носит сейчас Лиза…
Мия взбежала по тропинке, толкнула калитку. Мама возилась в огородике, пропалывала грядку с пряными травами, а девочки сидели на крылечке.
– Мия! – закричали они хором и бросились к ней.
Мамины руки замерли среди стеблей, а потом она разогнулась и посмотрела на нее. Мия моргнула, чтобы сбросить слезу. Солнце било маме в затылок, и она никак не могла разглядеть ее лица. Дверь дома открылась, и под тяжелыми шагами отца скрипнуло крылечко. «А братья, наверное, в море», – подумала Мия, а потом папа обнял ее поверх сестричкиных рук и крепко прижал к себе.