- Ни..ни..ничего, - заикаясь выдавил из себя Ги.
- Совсем-совсем ничего? - удивленно приподнял брови брат Август. - Прямо ничего-ничего-ничегошеньки? Не соблазняла тебя дьявольским пением? Не демонстрировала бесстыдно свои ведьминские прелести? Не смущала, дабы отвлечь от праведных дел служения Господу?
- Она пела... - просипел Гийом, - пела... в церковном хоре, брат Август...
- Так ты оправдываешь ведьму? - еще больше удивился иезуит. - Хорошо ли ты подумал, брат мой Гийом? Можем провести следственный эксперимент. Заставить тебя снова овладеть ведьмой перед судом Святой инквизиции. Правда не думаю, что это будет так же приятно как в той ризнице. Да и ведьма успела несколько поистрепаться. А после счастливого соединения влюбленные оба будут сожжены на костре. Завтра, на городской площади.
Ги разрывало на части: ужас всего происходящего, слабая надежда выбраться из этого жуткого каземата, жалость к бедной девушке. Он беззвучно рыдал и не мог оторвать глаз от бессильно обмякшего изуродованного девичьего тела, которого не так давно он так страстно желал. Теперь это было просто тело. Ничего общего не имеющее с тем ангелом, пением которого он был очарован. Просто тело...
- Я вспомнил, брат Август! Ведьма совращала меня. Пением... И еще... когда я дал ей булочку моего отца, она смочила ее своей ядовитой слюной и заставила меня съесть! А потом потащила силком в ризницу! Так и было, клянусь всеми святыми угодниками! Так и было...
Он еще выкрикивал что-то бессвязное, всхлипывал и рыдал, и все смотрел и смотрел на истерзанное женское тело. Тело, что когда-то было его Ангелом.
Агнессу ле Дуэн сожгли на городской площади в двенадцатое рядовое воскресенье, ровно в полдень. Ги не пошел смотреть. Не смог. Он сидел один в пустом храме на холодных чугунных ступеньках лестницы, что ведет на хоры, и, закрыв глаза, вспоминал, как бился в цветные стекла витражей чудный голос его Ангела, как взлетал он, чистый и прозрачный, будто слеза младенца, к самому куполу, и осыпался стеклянными каплями на каменный пол.
Чудный хорал Таллиса звучал и звучал, и одного этого прекрасного голоса было довольно, чтобы выразить всю скорбь и грусть раскаяния, светлую надежду на прощение...
Внезапно песня оборвалась. Ги открыл глаза и с ужасом понял, что этот голос звучал не только в его голове.
- Ги... - вдруг прошелестело над самым его ухом. - Мой милый, милый Ги...
Серебряные колокольчики могли принадлежать только одному голосу в мире.
- Ангел, - счастливо улыбнулся Ги, - тебя помиловали! Я знал! Ты же невиновна!
- Нет, Ги, - прошелестело у него над ухом, а по щеке причетника будто провели кусочком льда.
И тут причетник увидел перед собой Агнессу. Босая, с распущенными волосами, спутанными и грязными, в грубой холщовой рубахе, сквозь которую проступали кровавые пятна. Грустная улыбка на бескровных губах, бледное до синевы заострившееся личико. Но даже такой, она была прекрасна! Сердце причетника словно сжали раскаленными тисками, так стало горячо и больно в груди, а из глаз потекли слезы.
- Как ты мог, Ги? - грустно спросила Агнесса. - Я же тебя любила. Давно. И мечтала выйти за тебя. Зачем ты отдал меня им?
- Я не мог... - всхлипнул Ги, - не мог... спасти...
- Знаю.
Перезвон серебряных колокольчиков был так печален.
- Но ты же хотел?
- Да!
Ги упал на колени, разрыдался и закрыл лицо руками, чтобы не видеть окровавленных ступней Агнессы, что оставляли на холодном камне церковного пола бурые следы.
Бледное личико осветила печальная улыбка.
- Я вернулась, чтобы тебе спеть, мой Ги. Твой Ангел споет тебе последнюю песню!
Жалобно вздохнули трубы органа, а потом под купол храма полетел дивный, неземной красоты женский голос. «Мизерере нобис...». «Помилуй меня...»
Голос звучал все выше и выше, бился в цветные стекла витражей, от чего они начали дрожать и звенеть, и внезапно оборвался на самой высокой ноте.
- Я прощаю тебя, Ги, - прошелестело у самого его уха, - Помни обо мне.
Холодные мертвые губы на мгновение коснулись его щеки. Ги открыл глаза и подался вперед, будто пытался удержать своего Ангела, но его руки схватили пустоту.
Причетник упал на каменный пол и разрыдался.