Откатившись, он закрыл ладонями лицо. Так ему стало вдруг страшно, что она умерла. Но Света дышала глубоко и ровно, в горле у нее что–то живое хрипело, пробулькивая, и улыбка мелькала — та, неуловимая ее улыбка, которую помнил он всегда, которую, кажется, любил прежде, чем увидел ее в первый раз. На спящем лице улыбка эта выглядела чужой, пугающе живой.
Он, торопясь, оделся.
Зазвонил будильник, и Игорь долго метался по комнате, ища его, но так и не обнаружил. Будильник умолк, не разбудив Свету. Игорь отнес прокушенное полотенце в ванную. Намочил губку и вернулся к спящей. Быстро омыл ее. Натянул юбку, застегнул. Опустил свитер. Повернул на бок и сунул подушку под голову. Накрыл пледом, выключил ночник.
Ушел.
«Я извращенец», — думал Игорь, заводя машину в ночи.
Он со слабеющей яркостью еще раз переживал случившееся. Ничто из испытанного им в жизни не могло сравниться по глубине и длительности с тем, о чем он пугливо силился забыть, выруливая на проспект.
«Я жалкий извращенец».
Он застонал и нажал на газ. Июльская ночь крошила звездную мелочь, рассвет зевал холодной пастью, язык его дрожал над горизонтом, как багровое облако.
COMPOSITE VARIABLE (2)
(СМЕШАННОЕ ПЕРЕМЕННОЕ)
— Сережа, как вы думаете, почему народовольцы убили Александра Второго? — спросила Света учителя физкультуры. Они вдвоем шли по проспекту, проталкиваясь сквозь толпу встречных.
— Ну… — сказал Сережа. — А вы не путаете меня с Самуилом Ароновичем?
Самуил Аронович преподавал в гимназии русскую историю. Он был старик. Света усмехнулась, мысленно поставив его на место своего спутника, озадаченного вопросом.
— Ну что вы, Сережа! Вас ни с кем не спутаешь. И все–таки, как вы думаете, почему?
— Баловались ребятишки, наверное.
Он резко выступил вперед, преграждая дорогу увальню, чей «дипломат» угрожал Светиному колену.
— …Самоутверждались, кто как мог.
— Там были не только мужчины, — продолжала Света. — Среди них находились и женщины. Была одна влюбленная женщина, была даже беременная. Ее не казнили, между прочим…
— Это вас дети пытают, что ли? — поинтересовался Сережа. — В этой гимназии, по–моему, собран цвет будущей… Пойдемте в кино, Светочка! — воскликнул вдруг он, отвлекшись афишей кинотеатра, надвигавшейся на них из переулка. — Я вам советую. Замечательный фильм! Стивен Кинг, острый сюжет…
— Ужасы? — предусмотрительно уточнила Света.
(«Почему бы и нет? — подумала она. — Я не была в кино… Кажется, в последний раз я была в кино два года назад. Три года…»)
— Ужасы не по мне.
— В финале есть немножко, но в целом это просто хорошая комедия. Пойдемте!
Он упрашивал почти как ребенок. Света почувствовала, что флирт, и до того не слишком ловко управлявший их прогулкой, ослабил кукольные нити кокетства и скуки. Ей вдруг страшно захотелось пойти в кино.
Она взглянула на афишу. Красными русскими буквами по голубому фону написано было в ней короткое английское слово. «Несчастье? — машинально перевела Света. — Еще: нищета».
— Вы ручаетесь, что это комедия? — недоверчиво спросила она учителя физкультуры.
Но тот уже тащил ее за руку к кассе, и Света покорилась. У нее внезапно исправилось настроение: смутное, тревожное недомогание, мучившее ее с самой «отвальной», отпустило, и милые маленькие желания запрыгали вокруг, как солнечные зайчики, послушные ее руке и взгляду. «Хочу в кино, — радовалась Света. — Хочу минеральной воды. Хочу бутерброд с осетриной!»
В фойе кинотеатра было пусто. До начала сеанса оставалось не меньше часа. Они заглянули в буфет. Сережа усадил Свету за самый чистый столик, стряхнул крошки, переставил чашки с недопитым кофе на соседний стол и направился к стойке. Света видела в зеркальной стене, как он быстро, на ходу пересчитывает деньги — два раза, замедляя шаг. «Бедные мы, бедные! — мельком подумалось ей. — Что ж, Мизери так Мизери».