— А я через мост, мне так удобнее, — прощается Света с учителем физкультуры и скрывается в метели.
В парке много гуляющих. Маленькие яркие дети бегают между деревьев, выписывая петлистые траектории. Белый лужок кажется еще белее от мелькания цветовых пятен. Дети звенят голосами. Близятся сумерки, время суток, когда окрестное воронье, собравшись на вечернюю спевку, заглушит детский хор звуками унылого гимна, краски потемнеют и растворятся в сизой мгле; детей уведут, зажгутся фонари, погаснут окна во дворце, и парк опять превратится в дорогу, по которой удобно и приятно возвращаться — домой.
Света часто бывает здесь перед сумерками. Она знает в лицо старуху, сидящую в боковой аллее спиной к пруду, лишнему и нелепому в зимнем пейзаже, как бомбовая воронка, не засыпанная парковым архитектором из непонятных, дальних каких–то расчетов. Летом старуха запомнилась Свете своим плащом, почти таким же, как плащ самой Светы, купленный давно, мамой, и относящийся к классу «молодежных моделей» (учитывая, что понятие «молодость» в ряде случаев совпадает с понятием «худоба»). Капюшон плаща был всегда опущен, что превращало неподвижную старуху в невидимку для всех, кроме Светы, которую неприятно тревожило это летнее привидение в сером саване с чужого плеча.
Зимой же старуха одета не по возрасту ярко: мимо не пройдешь, оглянешься. На ней кирпичного цвета поношенный китайский «пуховик» (капюшон откинут), цветастый платок, весь в розанах и капустных кочнах, небесно–голубые «луноходы» с загибающимися кверху носами…
В зависимости от настроения и времени суток замечательная эта старуха то смешит, то раздражает, а то и пугает Свету. Как сегодня, например. Однако пугаться, по всей видимости, надлежит воронам, ибо старуха — Света быстро проверила, что никаких изменений в туалетах ее не произошло за две недели каникул, — несомненно, посажена тут пугалом, персонажем комическим, отнюдь не трагическим, и не стоит придавать значение тому, что она все–таки безусловно сумасшедшая…
Зачем–то выкрасила пальцы серебряной краской, какой подновляют кресты на старых кладбищах, а платок повязан умело, и под ним другой, ситцевый, виднеется… Деревенская в прошлом старуха… Молодуха в прошлом…
Света отмахивается от старухи, употребив на это остатки иронии, еще не полностью израсходованной:
«Старуха — самый настоящий Инженерный замок, точнее, зеркальное отражение его в пруду, причем летнее отражение. Кверх ногами: сапоги врастопырку — небо; платок — цветущая земля; китайский пуховик… тьфу ты, пропасть!» — вяло комбинирует Света неуклюжий узор из осколков мыслей, обмылков, обталков мыслей, опасных острыми краями, но хрупких, ломающихся в пальцах, рассыпающихся в прах, в льдистое крошево, в шорох серебряной стружки под скорым шагом — прочь.
И тут, на излете улыбки, ее сотрясает короткая молния! Во второй раз за сегодняшний день Света понимает, что не сама она видит старуху и думает о ней, не она одна в эту минуту остановки посреди центральной аллеи помнит все, что думала здесь сейчас и прежде, заходя в парк; не сомневаясь, не удивляясь и не пугаясь, молниеносно ипокорно чувствует Света, как нечто большее, нежели она — обыкновенная женщина с поперечной морщиной над переносицей и детской складкой губ, — нечто невообразимо огромное и далекое сузилось, приблизилось и вошло стальной иглой в неправильный, смятый узор ее жизни.
Ее мыслей. Будто ей дали работу — успеть к утру, а она поленилась и загубила вышивку, но можно, можно еще поправить!
Будто она недодумала что–то, в спешке потеряла приготовленную нить, а та вдруг сама оказалась продетой в ушко.
Будто бы не Света, не одна Света остановилась, покачнувшись, в аллее и шарит рукой в пустоте, ища опору, а все, способное думать, остановилось вместе с ней и ждет ее решения.
«Чужая мысль, — устало отмечает Света, дойдя до скамейки и присев. Ее немного подташнивает. — Как это, однако, всегда странно и неожиданно…»
Сумерки сгустились. Вороны закрыли небо над парком. Стих ветер. Настоящее перекликнулось с прошлым и продолжает путь. Валит густой бесформенный снег. Атмосферное давление падает. Старухи и дети покидают парк. Сглотнув слюну, Света встает и спешит к выходу. Она старается не думать слишком много. Это дается ей с трудом.