После этих слов в вагончике стало тихо. До этой минуты никто из нас не видел резона желать смерти МКАД и склоняться к убийству каких-то сук.
Что же было дальше?
Через час после мигания фарами на МКАД Пискунов затосковал на дороге, с битым, но пока по-прежнему его «Фольксвагеном», без тридцати тысяч долларов.
– Она убьет меня…
А вот это резонерством уже не звучало. Любой, кто знал Тину Пискунову, мог дать уверенный ответ: убьет. Пискунов боялся жены, как боялись ее мы, не имеющие доступа к ее прелестям.
– Можно задать вам вопрос, Виктор Сергеевич? Что вы предприняли сразу после того, как отгрузили гражданам ближнего зарубежья тридцать тонн «зелени»?
В голосе Голева я уловил нотку сарказма. Я познакомился с ним, – когда я это говорю, мне мало кто верит, – в библиотеке. Придя в Российскую государственную библиотеку, что на Воздвиженке, я взял «Логику Бавмейстера» и уже собрался было погрузиться в мир, отличный от того, в котором нахожусь, но тут появился он. Под мышкой невысокий, с лысиной на голове молодой человек держал, как потом выяснилось, «Начальныя основания логики» для благородных воспитанников университетского пансиона. Лет я ему присвоил столько, на сколько он выглядел – тридцать пять. Впоследствии мне пришлось признать свою ошибку, скинув семь. Усевшись за стол и вынув из кармана брюк очки, он посмотрел на меня раз, другой, третий и, наконец, не выдержал. Скрестив по-монашечьи покрытые веснушками пальцы и изобразив что-то похожее на домик, он выглянул из-за угла этого домика и интимно полюбопытствовал:
– Вы всерьез логикой интересуетесь?
Я признался, что интересоваться стал ею вот только вчера, когда меня выставили из компании по производству спиртных напитков, ответив на мой вопрос «почему?» – «потому».
– И у вас есть, конечно, читательский билет? – продолжал трясти меня настырный малый. – Тогда скажите, человек, изучающий логику, зачем в правилах записи в эту библиотеку отдельная регистрация для лиц с высшим образованием и лиц без образования, если доступ для всех одинаков?
– Видите ли, я только начал изучать логику.
С тех пор прошло шесть лет. Голев вовлек меня в дорожное строительство, и я ему благодарен за это, потому что зарплата для меня, человека без высшего образования, несравненно выше, чем где-либо, и, потом, у меня за собеседника Голев.
С той минуты, как я начал признаваться в отсутствии образования, многие, услышав это признание, приходят в уныние, и еще ни один не пришел в восторг. Между тем три раза в неделю я посещаю РГБ, в моей квартире нет стеллажей, поэтому книги хранятся на полу, уложенные по примеру кирпичей на поддоне, и еще я посещаю литературный кружок на Климашкина. Не сказать, что мой внутренний мир пресытился этими посещениями, ибо в подвале дома на Климашкина собираются в основном непризнанные поэты, желающие стать диссидентами, да печатающиеся в журналах эссеисты-миниатюристы. Последние являются для похмелья и поиска причины, по которой бы их отторгли власти и они могли бы спокойно уехать в ту же Францию, вторые – для займа денег. Тем не менее они были известные (в литкафе) люди, закончившие в свое время литвузы. И это противоречие: присутствие меня с ними на равных и отсутствие диплома при наличии такового у них, некоторое время смущало меня и тревожило. До того дня, как Голев привел меня в ДЭК. Там я узнал, что высшее образование есть у Мокина и Пискунова, и успокоился. Оно им никак не помогает.
Итак, Голев не без ехидцы спросил:
– Что вы предприняли сразу после того, как?..
Сразу после того, как он остался на дороге без денег…
Взгляд Пискунова потускнел, он стал путаться в показаниях еще сильнее, и чтобы не оказаться сбитым с толку (я не понимаю, почему мне не хотелось быть сбитым с толку и почему я так проникся трагедией, – именно благодаря Пискунову к моему отцу прилипло прозвище «Советский Союз»), я разобрал дебри объяснений и вывел для себя:
Оставшись на дороге без денег, Витя ощутил страх перед женой.