Нет, вовсе не потому, что дома было нечего покушать просто я страсть как соскучился по советской выпечке и кефиру. По мороженному, пельменям, лимонаду. Разливному пиву, в конце-концов. Да, вчера я несколько раз прикладывался к Портвейну, но все это не то.
Кто-то скажет, что совковое пиво — дрянь, которую делали на заводах, с нарушением норм и требований. Что оно то кислило, то горчило, но слишком сильно пенилось. А я так скажу — это смотря где и как готовить. Помню, еще когда мне было лет двадцать пять, были в соседнем городе — столице Донского Казачества — Новочеркасске. Так есть там пивоваренный завод Платовский. Он то закрывался, то вновь выходил на производство. Там тоже не все было хорошо, но иногда попадалось настолько вкусная и стоящая вещь, что я бы его литрами пил. Лично мне пиво нравилось, а девяносто процентов всего продаваемого современного пива — натуральная моча.
Алкоголем я никогда не злоупотреблял. Так, чтобы до синего поросячьего визга — не было никогда. Пока размышлял об этих вещах, подошел к собственному дому. У входа в мой подъезд стояла белая ГаЗ-24 «Волга» в какой-то модификации. Сразу отметил, что ни у кого из жильцов нашего дома такой машины нет — слишком она заметная. Конечно, могу и ошибаться, все-таки сколько лет прошло.
Замедлился, потому что неподалеку от машины стоял человек в спортивном костюме и курил. Наверняка, это водитель. Для владельца, как-то простенько.
Чуйка заботливо подсказала, что это по мою душу. Тут же принялся анализировать, прямо на ходу. Машина не черная, значит, это не КГБ. Так уж сложилось, что именно черные «Волги» разных модификаций использовались конторой из трех букв. Точно не милиция… И вообще, не госструктура. Оставалось только два варианта, либо это чей-то личный транспорт, либо…
Я двинулся дальше, намеренно замедлился, но продолжал идти к подъезду.
Как я и ожидал, с характерным звуком, открылась задняя дверь и оттуда показался довольно крупный человек, в презентабельном костюме.
— Товарищ Громов! — окликнул он меня. — Разрешите вас?
Я остановился, обернулся и посмотрел на него внимательным взглядом, затем слегка улыбнулся. Ну, ясно — это же папаша Юрки Коньякова. Важная шишка, привыкшая все делать в наглую, напролом. Память услужливо выудила откуда-то из глубин мозга его имя-отчество.
— Да? — я повернулся и двинулся к нему.
— Меня зовут… — выражение его лица было таким, будто ему повсюду мерещилось дерьмо. Соответственно и поведение было таким же.
— Я знаю, кто вы, Константин Тимофеевич! — спокойно перебил я. — Позвольте поинтересоваться, чем обязан в столь чудесное воскресное утро?
Коньяков явно был удивлен тем, что я его знаю, но не показал этого. Интеллигент советского партийного общества. Ну-ну… Он лениво поднял голову, посмотрел на небо, будто бы хотел увидеть там звезды. Затем перевел взгляд на ближайшую лавочку.
— Присядем? — спросил он.
Я только кивнул.
Быстро прошли до нее, водитель в костюме, вернулся за руль. Сев на выкрашенную зеленой краской деревянную лавку, я откинулся на спинку. Коньяков сел на самый край, хотя видно было, что изначально он этого делать не хотел.
— Товарищ Громов! Соизвольте мне объяснить, что это вы вчера устроили на дискотеке, а? — деловым тоном поинтересовался он. Видно было, что разговор ему неприятен, но этого требовала обстановка, а потому — он здесь.
— Не нужно со мной говорить так официально. Можно проще. Что именно вас интересует?
— Мой сын вчера еле дошел до дома. Хорошо, товарищи помогли. У него сломан нос, разбито лицо. Ушиб колена в двух местах, царапины, синяки. Порваны дорогие джинсы.
Джинсы я ему не рвал, видимо толстяк добавил это от себя. Вот слизняк.
— Ай-ай-яй, какой ужас! — отыграл я, даже головой покачал, изображая тот самый ужас. — Как же он так неосторожно-то? С лестницы упал, наверное?
— Ну, хватит! — повысил голос Коньяков, посмотрев на меня раздраженным взглядом. — Что это за цирк?
— О! Значит так? — хмыкнул я. — Ладно. Цирк уехал, а главного клоуна я здесь почему-то не вижу! — спокойно ответил я, намекая на самого Юрку. — Не понятно? Хорошо, попробую объяснить толковее. Клоун, это ваш сын! Который считает, что он царь и бог, может делать все, что ему захочется и ничего ему за это не будет. Мужского в нем ничего нет, пятьдесят процентов страха, пятьдесят процентов ярости. Напоминает мне мелкую гавкучую собачонку.
— Даже так?
— Ага. Кто-то должен был ему объяснить популярно и вчера вечером, этим «кто-то», стал я. Никто не заставлял парня бросаться на меня в общественном месте, да еще и друзей своих натравливать.