— Чего орешь?!
Агафья, не в силах больше сказать ни слова, с ужасом тыкала пальцем в сторону постели мальчика. Василий взглянул туда и оторопел: над еле видным в темноте ребенком сияли зеленоватым светом какие-то буквы. Парень застыл, потрясенный невиданным зрелищем, а комната между тем набилась челядинцами, которые сбежались на крики мамки. А та все тыкала и тыкала в буквы, другой рукой зажимая рот.
Едва взглянув на светящуюся надпись, девки визжали, а мужики ошеломленно замирали, потом крестились и бормотали:
— Мать честна!
— Диво, эко диво!
— А что начертано-то?
— Откуда ж у нас грамотеи.
— Святые угодники, это чего ж такое?!
— Федор Иваныча надобно кликнуть.
— Да нет его, в храме он.
Бородатый старичок в сермяжной рубахе бухнулся на колени и с размаху приложился блестящей лысиной к половицам:
— Заступница небесная, спаси нас и помилуй!
Василий наконец пришел в себя, рванулся к лавке, схватил Пьера на руки и бросился вон из комнаты. И вовремя: едва он достиг низенькой притолоки, как зеленоватое свечение превратилось в огонь, буквы вспыхнули бело-зеленым пламенем, и толпа разом ахнула. Пошел едкий, удушливый дым, все закричали, закашляли, а Василий, закрыв Пьеру лицо огромной ладонью, завопил:
— Ставень сымите, оконце откройте!
И бросился в сени. Там, отдышавшись, он расстегнул кафтан и укрыл им мальчика. Холопы, выбегавшие из комнаты, метались рядом с ними, все еще кашляя и заполошно отдавая друг другу приказы:
— Дверь, дверь замкните!
— Воды сюда!
— Ванька, беги в храм за хозяином!
Перепуганная Агафья наконец вспомнила о Пьере. Дернув Василия за рукав, она прокричала:
— Как малец? Жив?
— Чего орешь, он и так напужался, — отмахнулся тот и наклонился к мальчику: — Все хорошо, не бойсь, милок. Мы с тобой тута маленько посидим, покамест хозяин не вертается.
Между тем весть о происшествии в доме Шереметева быстро распространялась, и вот уже из соседних дворов стали прибегать люди с расспросами. Им рассказывали о чуде, как водится, преувеличивая и привирая, и вскоре оказалось, что сам мальчик, посланец Господень, выбрасывал в воздух таинственные знаки, а потом движением руки их сжигал. На Пьера, сидевшего на коленях у Василия, косились с опаской и благоговением.
— Здорово, чадо! — раздалось над ними.
Пьер поднял голову и увидел Филимона, того самого монаха, что качал его на руках в Успенском соборе. Он улыбнулся и потянулся к нему.
— Гляди-ка, признал, — обрадовался чернец и потряс ребенка за пальчик.
— Ты кто? — требовательно спросил Василий, отстраняясь и пряча малыша за спину.
— Дык это… писарь из Чудова, Филимошка. Мальчонку-то твово я нашел при алтаре.
— А здесь чего тебе надобно?
— Архимандрит прислал. Сведай, грит, что там за буквицы таинственные сверкали. Велено их записать и прочесть Владыке.
Василий усмехнулся.
— Как чего было — я обскажу. Своими очами видел диво неизглаголанное. А вот что там начертано, не ведаю, безграмотный, уж не обессудь.
— Дак пойдем поглядим, — предложил Филимон.
— Эва, поглядим, — засмеялся Васька. — Буквицы-то сгорели, а дымина-то такой пошел, что не продохнуть. Теперь вот, вишь, сидим тута, вертаться боязно.
— Как так — сгорели? Ну-ка, давай, сказывай по порядку.
Василий откашлялся, приосанился и выдал историю в красках и со всеми подробностями. Филимон слушал, дивясь и недоверчиво усмехаясь.
— Что ты хмыкаешь? — рассердился Василий, и веснушки на его лице вспыхнули. — Сказываю, все так и было, вот те крест.
— И прям ярким пламенем буквицы горели?
— Истину Васька глаголет, — кивнула стоявшая неподалеку Агафья. — Ни в чем не слукавил.
Филимон, переведя взгляд с нее на стражника, решительно кивнул в сторону двери:
— Пойдем-ка глянем.
— Куды? Ступай один, я с дитяти глаз не спущу. А с ним идти несподручно, а ну как беда какая учинится.
— Давай подержу покамест, — Агафья с опаской протянула руки.
Поколебавшись, Василий передал ей ребенка, на всякий случай погрозил пальцем — стереги, мол! — и пошел с Филимоном в комнату Пьера. За ними, переглядываясь и пожимая плечами, потянулись боярские холопы.
Филимон зашел первым, отворив тяжелую дверь. Через распахнутое оконце комнату наполнял морозный московский воздух. Монах огляделся — неплохо мальца пристроили — и повел плечами:
— Брр, студено…