Всеволод. Нет, как можно! Он никогда о своем не говорит, так и умрет, пожалуй, не сказавши.
Нечаев (беря его за руку). Как и ты, Сева?
Всеволод. Ну, я-то еще говорю. Разве тебе я мало сказал?
Нечаев. Много. Но и я тебе все сказал, Сева. Мы – одна душа, правда? Послушай, как по-твоему: хорошо? «На заре туманной юности всей душой любил я милую…»[2]
Всеволод. Чье это?
Нечаев (поднимая остерегающе палец). «Всей душой любил я милую. Был в очах ее небесный свет, а в груди горел огонь любви». Нет, правда, хорошо?
Всеволод. Хорошо. – Да – и все мне кажется, что он, отец, моложе меня: во мне есть какой-то холод, какая-то темная печаль…
Нечаев. Опять, Всеволод?
Всеволод. Все время, и днем и ночью. – А если он тоскует, то разве только об уходящей жизни… Какое сокровище, подумаешь! Недавно купил он у Рейхерта зрительную трубу, и они вдвоем с Васькой по целым дням сидели на крыше: окрестности в трубу разглядывали! А мать снизу смотрит на них и все боится, как бы не свалились.
Нечаев. Нет, это трогательно. Всеволод, это очень трогательно! Какая, значит, жажда смотреть! Какая, значит, потребность расширить горизонт и… Нет, непременно попрошу Николая Андреича взять меня на крышу… Он не обидится?
Всеволод. Нет, конечно. – Между прочим: ведь наши все совершенно не догадываются о том, что со мной происходит. Спокойны.
Нечаев. А что, Сева – неужели ты и до сих пор?
Молчание. Почти стемнело. Вдали несколько монотонных ударов колокола.
Всеволод, скажи, я не ошибаюсь – самоубийство?
Всеволод. Я уже давно говорил тебе. А ты что же думал, Корней?
Нечаев. Не сердись! Нам последнее время совсем не удавалось поговорить…
Всеволод. Не удавалось? – Странно! Как же это может случиться, чтобы друзьям, у которых одна душа, не удавалось поговорить? Кстати: ты отчего вчера не пришел? Ты ведь обещал?
Нечаев. Ты ждал меня?
Всеволод. Ждал.
Нечаев. Да, ты прав, Всеволод, я виноват, я слишком много таскаюсь по людям, занимаюсь пустяками. Но ты знаешь, что я человек слабый, даже совсем слабежь – не то, что ты; и один, без людей, я просто не мог бы вынести того, что во мне.
Всеволод. А разве ты один?
Нечаев. Прости, опять не то. Ерунда, ерунда!
Молчание.
Сейчас я встретил Зою Николаевну с твоей сестрой, к стоянию пошли.
Всеволод. Да, я знаю. – Ты вчера гулял с нею в городском саду?
Нечаев. Да, случайно встретил. (Решительно.) Гулял.
Всеволод. Оттого и ко мне не пришел?
Молчание.
Лампу не зажечь, темно?
Нечаев. Нет. – Какая у вас в доме тишина!
Всеволод. Никого нет, все в церковь ушли.
Нечаев (подходя к окну). И на улице тихо. (Вздыхает.) Какая чудесная тишина!
Молчание.
Всеволод. Ты говоришь, Корней Иваныч: одна душа – но, кажется, ты совсем не знаешь, что такое дружба. Вот сейчас ты, вероятно, подумал, что я ревную к тебе Зою, как влюбленный мальчишка, но это неправда. Я давно уже сказал тебе, что совсем и навсегда я отхожу от этой девушки, с которой мы никогда и не говорили даже, и что ты…
Нечаев. Послушай, Всеволод!
Всеволод. И что ты в твоем отношении к ней совершенно свободен. Я говорил это?
Нечаев. Говорил. (Тихо.) Но мне это не нужно.
Всеволод. Дело твое.
Молчание.
Нечаев. Всеволод! Я человек мелкий, я человек ничтожный, сознаю это, и в этом невыносимое страдание моей жизни – тебе это известно. Но я никогда не позволю себе взять девушку, которую ты так великодушно…
Всеволод (резко). Она не моя, и я не могу ее давать. Бессмыслица! Но если бы я… если бы я мог давать ее кому хочу, то – знаешь, кому бы я дал? – Отцу. Нет, не подумай, пожалуйста, что отец влюблен, пустяки – но если бы ему было столько лет, как мне, – он любил бы ее. И она любила бы его, а не нас… что мы для нее! И если я решил покончить с собой…
Нечаев. Решил?
Всеволод. То не потому, что я влюблен, – что мне до этой женской, земной, человеческой маленькой любви, которая никогда не ответит мне: зачем я живу! Другие видят, а я смысла в жизни не вижу, Корней! Для всех весна, а у меня весной такая невыносимая, острая, мучительная тоска – зачем все это, когда я умру, сдохну, как последняя собака, умру, как скоро умрет мой отец! Для всех цветы – а для меня это цветы на чьем-то гробу! Сейчас весь город радуется, молится, в весенней тишине ждет какого-то благостного откровения, а для меня… Зачем? Зачем все это? И неужели ты думаешь, что для меня может что-нибудь значить любовь Зои, твоя измена? Только немного больше тоски, лишняя бессмысленная слеза – и больше ничего.
2