— Я не задержусь, — пообещала девушка.
Когда Аликс вернулась и уселась на место, Нина,
не говоря ни слова, завела машину и поспешила вернуться в город. Девушка сидела тихо, обдумывая события сегодняшнего дня. Она все никак не могла выкинуть из головы странную фразу матери: «…человек, втянувший меня во все это».
Сначала Аликс не задумывалась над ее смыслом, но теперь поняла, что речь шла об отце. Но кто же он?
Девушка украдкой бросила взгляд на Нину. Та полностью сосредоточилась на дороге. «…Человек, втянувший меня во все это». Не очень-то подробное описание. Если бы только взгляд матери не был в эту минуту таким пустым и холодным… Аликс набралась бы храбрости и попыталась узнать правду об отце. Жаль, что она не догадалась спросить тогда, в доме. А сейчас момент упущен.
«Я теперь не скоро открою истину, — подумала девушка и грустно вздохнула. — Может, однажды мама сама расскажет мне».
В голову лезли непрошеные мысли. Вдруг ее отец — лишь неприятный инцидент в жизни Варони, о котором известная певица не захочет вспоминать? Что ж, это вполне в духе ее матери.
Стрелки на часах показывали ровно семь вечера, когда машина остановилась у отеля. Варони намеревалась вернуться значительно раньше.
— Беги, милая, — велела она дочери, — и предупреди Прескотт, что я скоро буду. Мне нужно поставить машину в гараж. А если Фьерон уже там с костюмами к «Дону Карлосу», передай, что я дико извиняюсь за опоздание.
— Хорошо. — Аликс со всех ног бросилась в номер. Она была рада помочь матери пусть даже в таком незначительном деле.
Фьерон, низкорослый француз средних лет с обширной плешью на затылке, возмутился, услышав извинения Нины. Но стоило самой Варони явиться в кабинет, как все его высокомерие пропало в мгновение ока. Всем своим видом месье Фьерон показывал, что он, как никто другой, рад услужить великой приме. Француз беспрестанно нахваливал изящные силуэты платьев из дорогого блестящего шелка, расцветкой и узорами восходящие ко временам Медичи.
Аликс, к ее величайшей радости, позволили остаться. Девушка в восхищении разглядывала платья. Ее неискушенному взору они казались произведением искусства.
Ближе к концу примерки появился Морлинг и вынес окончательный приговор. Ему понравились все костюмы, за исключением одного.
— Черный тебе не идет, — отметил он, оглядывая Нину сквозь пелену сигарного дыма.
— Я знаю этот эпизод, а вы нет.
— Нужно лишь немного разбавить краски… мадам Варони может выйти на сцену с носовым платочком в руках. Вот, попробуем белый. — И Фьерон подал Нине шелковый кусочек ткани.
— Прямо вдова, — едко заметил дирижер. — Нам нужен образ испанки.
— Тогда красный, — внесла предложение молчавшая до этого Прескотт.
— Нет. Красный наводит на мысль о насилии.
Не говоря ни слова, Аликс метнулась в свою комнату, где вывалила содержимое чемодана на кровать и принялась судорожно рыться в вещах. Наконец она нашла, что искала, — шелковый платочек изумительного изумрудного оттенка.
Вернувшись в кабинет, она с замиранием сердца подала платок матери.
Присутствующие критично осматривали новый вариант.
— Неплохо, — наконец заявила секретарша.
— Восхитительно, — вторил ей француз.
— Чуде-сно-о, — произнес Морлинг, имитируя английский «сценический» акцент, и все засмеялись.
— Как мило, солнышко. Можно, я оставлю себе платок? — спросила Нина.
Аликс кивнула. От волнения девушка не могла вымолвить и слова. Подумать только, сама Варони выйдет на сцену с ее носовым платочком в руках!
После примерки они поужинали в отличном расположении духа.
— Аликс придет на завтрашнее представление? — спросил Морлинг.
— Почему бы и нет. Ты ведь хочешь пойти, правда, милая?
— Хочу ли я? — Девушка даже подпрыгнула на стуле, — конечно: А можно? Ну пожалуйста… Я никогда не слышала, как ты поешь.
— Надеюсь, тебе понравится. — Варони потрепала дочь за раскрасневшуюся щечку. — Будет «Тоска».
— Ты раньше слышала эту оперу? — обратился к девушке дирижер.
— Нет. Никогда.
— Бог ты мой! Как такое возможно?!
Аликс с сожалением вздохнула:
— Но это так.
— Ты хоть знаешь слова?
— Нет.
— Прескотт, завтра же дайте ей либретто. Я не могу позволить, чтобы Аликс слушала величайшую Тоску в мире, не понимая, о чем она поет.
— Нина, ты величайшая Тоска в мире? — с гордостью спросила девушка.
— Морлинг так полагает. Ему видней.
— Да, да, — поспешил заверить всех дирижер.
— Тебе понадобится вечернее платье, — задумчиво произнесла Варони. — Платье не менее важно, чем либретто, — добавила она с кокетливой улыбкой. — Оно у тебя есть?