«Хороший дядя!» — восхищалась Баджи, набив рот халвой, искоса поглядывая на Таги.
Мулла хаджи Абдул-Фатах ей тоже понравился.
У него, как и у дяди Шамси, была небольшая округлая борода, только края ее были подкрашены хной. Он был в коричневой, верблюжьей шерсти абе, чалма у него была зеленая, пышная, пояс — широкий, темно-красный. Разве можно было сравнить его с муллой Ибрагимом?
Шамси пошептался со своим другом, и тот приступил к заупокойной. Громко пел мулла. Хорошо пел.
«Бильбили, вильвили, сильвили!» — вспомнила Баджи с пренебрежением.
Она была огорчена, что мулла быстро закончил заупокойную. Она не знала, что нет нужды долго тревожить аллаха из-за бедного человека.
— Пусть дети заплатят мулле из своих денег сами — не то отец в раю может подумать, что они для него поскупились, и омрачит свое райское блаженство, — шепнул дядя Шамси Таги.
— А сколько нужно платить? — спросил Таги озабоченно.
— Сколько дадут, — ответил Шамси с достоинством. — Мулла хаджи Абдул-Фатах — божественный человек, денег ему не нужно, но только издавна порядок такой.
Таги передал Юнусу слова Шамси.
— Нет у меня денег, — сказал Юнус растерянно.
«Мешочек!» — подумала Баджн, и первым порывом было отдать мулле синий мешочек, чтобы отец в раю не думал дурно о ней и о ее брате и не омрачил бы своего райского блаженства. Но ей было жаль расстаться с мешочком, и она медлила.
Таги тронул Юнуса за руку:
— Я заплачу за тебя, Юнус. Я был должен Дадашу.
И Таги внес плату за угол в доме Дадаша, который он, Таги, потерял, а Дадаш обрел спокойный угол в раю.
Перед тем как уйти, мулла обратился к сиротам:
— Ваш отец ушел в сад аллаха, и вы должны теперь слушаться брата его, дядю Шамси, который заменит вам отца. Так велит нам святой коран.
«Вот мой новый отец!» — подумала Баджи и, не зная, к добру это или к худу, вопросительно взглянула на Юнуса, но не прочла в его лице ответа.
— Вы теперь мои дети, — сказал Шамси, оценивал взглядом Юнуса и Баджи. — Баджи будет жить в моем доме. А ты, Юнус, приищешь себе работу, — ведь ты уже почти взрослый.
Баджи заволновалась. Она будет жить в доме дяди Шамси! Там, где зеркала, картины, ковры.
— Я не хочу расставаться с сестрой! — промолвил Юнус хмуро, и Баджи насторожилась: брат становился ей поперек пути.
— Ты едва прокормишь себя самого, — сказал Шамси. — А у меня твоя сестра будет есть досыта, будет спать на мягкой подстилке, в хорошем доме, в тепле. У меня твоя сестра будет играть с моей дочкой Фатьмой, и через три зимы я выдам ее замуж за богатого человека… Вы теперь мои дети, и я сам хотел бы жить с вами не расставаясь, но я боюсь, что не смогу прокормить вас обоих так, как того заслужил ваш покойный отец. Тебе, Юнус, придется поступить на работу.
Юнус молчал. Быть может, правильно говорит Шамси и сестре у этого дяди будет лучше, чем у бедного брата?
«Чего он молчит?» — недоумевала Баджи.
— Слушай, дядя, — сказал наконец Юнус и, сделав шаг к Шамси, взглянул ему прямо в глаза. — Если ты памятью моего отца обещаешь беречь и любить мою сестру, как родную дочь, — клянусь, и я буду беречь и любить тебя, как отца, и все, что ты захочешь, я для тебя сделаю. Ведь твой сын еще маленький, — отец нам рассказывал, — разве не нужен ему верный брат?
— Мулла хаджи Абдул-Фатах свидетель, что я поступлю по совести, — молвил Шамси, приложив правую руку к сердцу.
— Я верю тебе, — сказал Юнус спокойней, и Баджи с радостью поняла, что брат отпустил ее к дяде Шамси.
Шамси отломил кусок халвы и сказал:
— А ты, Юнус, не медли насчет работы — ведь денег после себя твой отец не оставил.
Юнус решился спросить:
— А как же, дядя, с учением?
И, словно ища поддержки, бросил взгляд на муллу.
— Без хлеба учение в голову не пойдет! — ответил мулла хаджи Абдул-Фатах за себя и за Шамси.
Юнус смолк.
«Твой сын будет стройной пальмой!..» — вспомнил он с горечью и, снова подумав о шапочке, понял, что она ему больше не нужна.
Отломил кусок халвы из пшеничной муки с медом и мулла хаджи Абдул-Фатах.
— Я вижу, твоего отца здесь уважали как честного мусульманина, доверяли ему многое, — сказал он, жуя халву. — Ты бы мог помогать у ворот новому сторожу, и если будешь вести себя кротко и безропотно, как твой покойный отец Дадаш — да пребудет он вечно в раю! — тебя будут так же уважать хозяева и через год-два доверят тебе сторожить завод.