«Помогать сторожам из Теймуровой шайки?.. Стеречь добро убийц отца?..» — думал Юнус, перебирая в памяти то, о чем говорили люди у заводских ворот.
— Нет! — сказал Юнус твердо. — Я не хочу помогать стеречь ворота, не хочу быть сторожем чужого добра! Я не хочу жить в Черном городе. Я уйду на промысла!
Мулла хаджи Абдул-Фатах пожал плечами:
— Доброму мусульманину в любом месте должно быть хорошо!
— Вот и отцу теперь в гробу, наверно, тоже хорошо!.. — молвил Юнус с недобрым огоньком в глазах.
Шамси и мулла переглянулись и поднялись с мест.
— О вещах я позабочусь, — сказал Шамси на прощанье, хозяйским взглядом окидывая домашний скарб. Шамси был ближайший родственник, опекун, — именно он должен был взять на себя заботу об имуществе сирот.
Кто мог думать, что Шамси — невольный виновник смерти Дадаша? Да и сам Шамси удивился бы, обвини его кто-нибудь в таком злодеянии. С полгода назад, правда, он заплатил семье кровников выкуп, чтоб сберечь свою жизнь. Разве не вправе обезопасить себя от мести кровников человек, имеющий деньги? Разве кровь мусульман — вода, чтобы ей бесцельно струиться по мостовой, как мутному потоку во время дождя? Ведь святой коран не запрещает откуп за кровь? И вот — кто знает! — не откупись он, Шамси, от кровников — быть может, он сам оказался бы на месте Дадаша. Разумеется, Дадаша нельзя не пожалеть — славный был человек! — но, видно, на то была воля аллаха, что он не дал Дадашу средств откупиться и взял к себе в рай. И если уж так случилось, хорошо, что достойно проводили душу Дадаша в последний путь…
— Сестра, — сказал Юнус, когда все разошлись, — слушай меня хорошо. Я уйду на промысла работать, а ты пойдешь жить к дяде Шамси. Я заработаю деньги на промыслах и скоро возьму тебя от дяди Шамси, и ты будешь жить со мной в хорошем доме — в еще лучшем, чем у дяди Шамси, — будешь сыта и одета и по своей воле выйдешь замуж за хорошего человека.
Сердце Баджи сжалось.
«Ушла мать… Ушел отец… Теперь уйдет брат…» И вдруг ей показалось страшным покинуть насиженное жилище, расстаться с братом, уйти в чужой дом, к чужим, неведомым людям. Она почувствовала себя такой одинокой, как будто брата уже не было здесь. Юнус прочел этот страх в ее взгляде.
— Дядя Шамси тебя не обидит, — сказал он. — А если обидит… — брови Юнуса слились в одну полоску, губы сжались.
В тот же вечер Юнус отвел Баджи к тете Марии и повесил на дверь фирменной квартиры замок — горько ему было оставаться одному в осиротевшем доме. Тетя Мария уложила Баджи на кушетку, бережно укрыла одеялом.
Долго не спали в эту ночь тетя Мария, Саша, Юнус. Сидя за столом, они вспоминали Дадаша, Сару, Филиппова.
— Не было бы войны — может быть, отца и не уволили бы… — сказал Юнус, вздохнув. — Будь они прокляты, эти немцы! — добавил он в сердцах.
— Нет, — возразил Саша, помедлив, — дело не только в немцах.
Юнус удивленно взглянул на Сашу. Тот вышел из-за стола и вытащил из-под коврика, висевшего на стене, сложенный вчетверо листок.
— «Не ищите врагов в чужих странах: враг народа — это царское правительство, — прочел, понизив голос, Саша. — Если вы хотите, чтобы не было войн, чтоб вас не отрывали от семей и родного очага, если вы находите счастье народа в мирной свободной жизни, то поднимитесь против царского правительства! Вас вооружили — обратите оружие против врагов народа. Превратите войну в борьбу за освобождение народа!..»
Это было воззвание Кавказского комитета Российской социал-демократической рабочей партии к рабочим Баку и трудящимся Азербайджана.
— Степан Георгиевич говорил, что так оно и будет, — завершил Саша.
Слишком было необычным то, что прочитал Саша; Юнус многого не понял, но он постеснялся в этом признаться и, невольно протянув к листку руку, произнес только:
— Дай мне эту бумагу, я еще раз почитаю сам.
— Смотри, не показывай ее дурным людям, — предупредил Саша.
Едва проступил утренний свет, Юнус простился с тетей Марией и, задержав свой взгляд на спящей Баджи, попросил отпустить ее к дяде Шамси, когда тот за нею приедет.
Затем Юнус простился с Сашей. У ворог они долго стояли, взявшись за руки, и никак не могли расстаться.
Так на заре ушел Юнус на нефтяные промысла, что лежат между селениями на северном берегу Апшерона и большим шумным городом — на южном.
Юнус уже вышел в степь, а Баджи все еще не размыкала глаз — очень вкусно ела вчера Баджи, очень долго думала она перед сном о гостях, очень мягко было ей спать на кушетке.