Ляля-ханум заколебалась: не похоже что-то, хотя, впрочем… Но уловив в глазах Баджи лукавый огонек, поняла, что ее хотят провести.
— Хватит вам здесь болтать! Дайте и нам кинуть наши конверты! — неистовствовали между тем женщины, напирая на Ляля-ханум, на Баджи, на урну.
Тогда Ляля-ханум решилась.
— Уйди отсюда! — прикрикнула она на Баджи.
Баджи разъярилась: черт бы взял эту Ляля-ханум, не сидеть же из-за нее без хлеба!
Баджи попыталась опустить конверт в урну, но Ляля-ханум, оттолкнув Баджи, прикрыла рукой щель урны.
— Горит! — крикнула вдруг Баджи, указывая пальцем на стену за спиной Ляля-ханум.
Ляля-ханум резко обернулась. В ту же секунду Баджи ловко протиснула в урну свой конверт и нырнула в толпу.
Ляля-ханум поняла, что ее провели, и разозлилась: невозможно работать с этими невежественными бабами! Не будучи в силах наладить здесь порядок, Ляля-ханум махнула рукой на все.
Вернувшись домой, женщины принялись обсуждать необычный день.
— По мне — пусть бы их вовсе не было, этих чертовых выборов! — заявила Ана-ханум, старательно заштопывая порванную чадру. — Выдумки все это! Когда еще получим хлебные карточки, а чадру на этих выборах уже изорвали.
Фатьма, хныча, потирала ушибленную руку.
Все в один голос ругали организаторов выборов. Особенно доставалось комитетским дамам и лигисткам. Ругнула их разок и Баджи, хотя в глубине души была довольна итогом. Слава аллаху! Хлеба ей теперь хватит на всю жизнь! Правильно, видно, говорится, что женщине, не имеющей мешка золота, нужно иметь два мешка хитрости!
— Ловко ты ее провела, эту ворону у ящика! — восхищенно сказала Ругя.
— Молодец Баджи, — снисходительно процедила Ана-ханум.
И даже Фатьма вслед за матерью повторила:
— Молодец!
Обман всегда находил сочувствие на женской половине, если только не ущемлял интересы ее обитательниц.
Окрыленная всеобщим одобрением, Баджи хвастливо заявила:
— Я могу провести кого угодно!
— Ну, меня ты, положим, не проведешь, — заметила Ана-ханум.
— Нет, проведу! — сказала Баджи заносчиво.
— Ну-ну, не очень-то зазнавайся! — оборвала ее Ана-ханум. — Обманула одну дуру и думаешь, что хитрей всех. Не забывай, кто ты!
«Все равно я хитрей всех!» — твердила про себя Баджи.
Долго не ложились спать в этот вечер женщины. Долго не умолкали их голоса.
На даче
Днем некуда было деться от солнца, вечером — от духоты: раскаленный камень дышал накопленным за день солнечным жаром. Нелегко было и ночью. Лежа на плоских асфальтовых крышах, на балконах, а то и просто на тротуарах, люди томились от бессонницы.
Тяготы лета особенно ощущались в узеньких переулках, в карликовых дворах и домах Крепости. Всюду пыль, вонь от гниющих отбросов. Томительная пора!
Семья Шамси в эту пору спала на крыше. Каждый вечер Баджи перетаскивала туда коврики, подстилки, подушки.
— Вот уедем скоро на дачу, а ты, дура, останешься здесь! — дразнила ее Фатьма.
На дачу!
Зажиточные люди отправляют свои семьи на Кавказские группы или в Грузию, а кто побогаче, то и за границу. Некоторые, даже если аллах не обделил их достатком, не хотят далеко отпускать свои семьи. Разве дачи в селениях на северном берегу Апшерона хуже? Где еще найти такие виноградники, фруктовые сады, цветочники, огороды, цементированные бассейны? Дома обращены к улице безоконной стеной, владения окружены каменной оградой, и сюда не проникнут взгляды чужих мужчин, не оскорбят жен и дочерей; здесь, покинув свой городской дом, жены и дочери снова оказываются в добром замкнутом мусульманском мире. На эти пригородные дачи может съездить разок в неделю на фаэтоне и сам глава семьи, не нарушив при этом хода торговли, заплатив за дорогу лишь два рубля пятьдесят копеек с человека, и, приехав, привлечь к груди ту из жен, которая ему милей. Прекрасны эти дачи на северном берегу! Жить здесь постоянно и копаться в земле и траве, как батрак, — это, конечно, не дело, но отправить сюда семью на лето — что может быть разумней?..
— Вот и уехали барыни на дачу, а я, амбал, осталась здесь! — грустно бормочет Баджи, убирая комнаты, таская воду, стирая белье, волоча на крышу тяжелый ковер Шамси.
Баджи не умела стряпать так вкусно, как Ана-ханум — не научиться было этому в доме отца. А здесь, в доме дяди, Ана-ханум ревниво хранила тайны кулинарии, и теперь чревоугодливый Шамси нередко оставлял обед нетронутым.