— Собачья пища! — ворчал он, отталкивая тарелку. — Видно, у вас в Черном городе такое жрали. Еще заболею из-за тебя!
Но в кебабную он не ходил: незачем переплачивать кебабчи́, когда в доме живет здоровая девка-служанка, — вконец разленится, дармоедка!..
Раз в неделю, под праздник, закрыв магазин на три замка, Шамси уезжал к себе на дачу. Она находилась в том самом селении, откуда был родом Дадаш.
Приятно после недели одиночества снова оказаться в кругу семьи — полакомиться яствами, приготовленными старшей женой, погладить по голове сына, измерить веревочкой, на много ль он вырос, полюбоваться красотой младшей жены. Через день, со следами свежего загара на плотной шее, Шамси возвращался в город.
В середине августа, когда поспел виноград и второй инжир, Шамси стал привозить из дачного сада высокие камышовые корзины с виноградом, переложенным листьями, и большие, как жернова, решета с пухлым спелым инжиром. С легким сердцем баловал себя Шамси фруктами из своего сада: продавать на сторону ему, городскому торговцу, непристойно, а на семью хватит вдоволь!
Баджи наблюдала, как деловито, не торопясь ощипывал он виноградную гроздь и одну за другой отправлял виноградины в рот. Иногда он совал племяннице с десяток плодов инжира или кисть винограда. Баджи никогда не ела при Шамси — мало радости, когда тебе смотрят в рот! — и, получив что-нибудь из его рук, тотчас уносила в свой угол, чтобы насладиться наедине.
Захаживал иногда вечерком Хабибулла.
Деятельность в комитете с некоторых пор перестала его удовлетворять. Что, собственно, теперь представлял собой комитет? Сборище грызущихся между собою партий и групп. Выполнять мелкие поручения комитета, участвовать в этой грызне, бегать из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестнице, с бумажками в руках, как мальчишка-рассыльный? Нет, это было Хабибулле не но душе, этим путем далеко не уйти! Нужно, конечно, примкнуть к какой-то одной партии, служить ей не за страх, а за совесть, стать этой партии необходимым, продвигаясь вверх и достигая власти. К какой именно партии? Об этом Хабибулле задумываться не приходилось: к самой сильной, конечно, из азербайджанских партий, к самой близкой по духу, конечно, — к партии «мусават».
Обстоятельства пришли Хабибулле на помощь: он ухитрился выпросить себе задание от весьма влиятельного в партии «мусават» дяди Ляли-ханум, и оно оказалось значительно важнее того, на какое мог рассчитывать любой другой новоявленный мусаватист.
В душные вечера Хабибулла и Шамси поздно засиживались за чаем во дворике или перед домом, в тупике.
Что влекло Хабибуллу к ковроторговцу? Одно ли только желание заработать? Одна ли только надежда получить Фатьму в жены и вместе с Балой-младшим стать наследником богатого старика? Одна ли только корысть? Едва ли. Было в Хабибулле какое-то тайное чувство, напоминающее сыновнее, которое он, одинокий, неудачливый человек, готов был обратить на всю семью ковроторговца и прежде всего — на главу семьи. Была у Хабибуллы и тщеславная потребность иметь в этом наивном человеке покладистого слушателя его разглагольствований.
Поразглагольствовать же Хабибулле в это лето было о чем: на промыслах и на заводах рабочие волновались, требуя заключения коллективного договора, по городу шли толки о возможных обысках среди зажиточного населения.
— Это все большевики орудуют, вместе с их главарем Шаумяном, — вещал Хабибулла.
Шамси при одном упоминании об обысках приходил в негодование: подумать только, голытьба ворвется в его дом, будет рыться в его добре, нахально смотреть на его женщин!
— Противодействовать всему этому может одна-единственная партия — «мусават», — поучал Хабибулла. — Только одна она стремится дать покой почтенным мусульманам.
— Так говорят про себя все наши партии, — скептически заметил как-то Шамси. — Не понять, какая из них врет.
— Я докажу тебе на примере, что «мусават» не врет, — ответил Хабибулла. — Помнишь, недавно амбалы со всего города притащились к городской управе с криками: «Нет сил таскать тяжести, нет возможности жить амбалу на паек в один фунт хлеба, который вы нам выдаете, дайте нам по два фунта, не то пойдем по всем лавкам, силой возьмем!» Среди этого сброда был, к слову сказать, и твой Таги, черт бы его взял! Собрали амбалы целый митинг, бушевали. Я выступил на митинге от партии «мусават», объяснил этим собачьим детям, что все люди равны, и, значит, все должны получать поровну — один фунт. Недаром, оказал я, наша партия называется «мусават» — равенство! Я уговорил их не скандалить на улице, пойти во двор мечети Таза-пир и там спокойненько выбрать комиссию для разрешения хлебного вопроса. И что же? По дороге половина разбрелась, остальные выбрали какую-то комиссию. Когда еще комиссия эта добьется чего-нибудь от думы! Пока же спокойствие восстановлено… Теперь ты, Шамси, убедился, что «мусават» стремится установить мир и покой? Что, ловко я этих дураков уговорил? — самодовольно заключил Хабибулла.