Юнус понял, что Баджи не ошибается.
— Ладно… — протянул он в ответ.
Маленький человек в темных очках действительно был Хабибулла — с осени комитет «мусавата» стал поручать ему выступления на промыслах, на рабочих собраниях.
Посылая на промыслы своих агитаторов, комитет «мусавата» ставил перед ними задачу — завоевать симпатии и доверие рабочих-азербайджанцев. Сумели же найти дорогу к уму и сердцу рабочих большевики, — почему бы и им, мусаватистам, действуя тонко и хитро, в свою очередь, не добиться успехов?
Выступать здесь с мусаватских позиций Хабибулле было гораздо труднее, чем перед амбалами-одиночками, перед забитой городской беднотой. Среди рабочего люда Хабибулла ощущал неловкость, испытывал порой тайный страх, подобный тому, какой ощутил перед крестьянами после смерти отца. Он старался, однако, преодолеть малодушие, понимая, как важно для него завоевать популярность на рабочих собраниях и тем самым снискать одобрение верхов «мусавата».
— Пора, братья-азербайджанцы, подумать о наших сельчанах! — взывал теперь Хабибулла с площадки вышки. — Природа в этих краях бедная, плодородной земли мало. Сады и огороды орошаются только вручную из глубоких колодцев. В селениях нет ни дорог, ни почты, ни школ, ни больниц. Рабочих-неазербайджанцев судьба наших сельчан мало трогает, и они отказываются идти им на помощь. Это, впрочем, понятно: всякая нация заботится о себе. Но вот, оказывается, некоторые рабочие-азербайджанцы действуют заодно с этими чужаками. Братья-азербайджанцы, помните, наши сельчане протягивают к вам свои руки, моля вас не присоединяться к городу, не оставлять их на произвол судьбы!
Говорил Хабибулла, по обыкновению, долго.
Он не успел окончить, как его место занял Газанфар. Рядом с тщедушной фигуркой Хабибуллы его мужественная, высокая фигура казалась точно высеченной из камня. Газанфар оглядел знакомые лица, улыбнулся и начал:
— Есть у наших сельчан умная пословица: веревка хороша длинная, а речь — короткая! Плохо, видно, знаком с сельчанами господин мусаватист, выступавший только что перед нами и делавший вид, что заботится о сельчанах!..
По толпе прошел одобрительный шепот.
— Господин мусаватист, — продолжал Газанфар, — заботится не о сельчанах — до них и до их нужд ему нет дела! Заботится он о себе и о людях, которыми сюда послан. Не хотят господа мусаватисты и те, кто с ними заодно, чтобы мы, рабочие промыслов, вмешались в городские дела, опасаются, что не все у них там ладно на наш рабочий вкус. А мы, рабочие бакинских промыслов, думаем по-иному: мы думаем, что вмешаться в городские дела и многое там, в этих делах, перетрясти нам необходимо — пришла пора!
Шепот стал громче, с мест послышались возгласы.
— Что до крестьян, — продолжал Газанфар, — то мы, рабочие, их в обиду не дадим, как, впрочем, никогда не давали. Ну, посудите сами: кто вершит делами партии «мусават»? Наряду с нефтепромышленниками — беки и ханы, землевладельцы. У них есть причины враждовать с крестьянами — из-за земли. А кто такие люди нашей партии, партии большевиков? Такой же трудовой народ, как большинство крестьян! Многие из нас в прошлом — сами сельчане. Как же это возможно, чтоб беки и ханы заботились о своих врагах больше, чем мы, рабочие, большевики, о своих друзьях? Нет, мусаватисты только сладко говорят! А я от наших сельчан слышал: «Сколько ни повторяй «халва, халва» — сладко не будет!»
Его слова заглушил взрыв одобрительного смеха. Ну и Газанфар! Всегда бьет в самую точку!
Вслед за Газанфаром выступил Арам — тоже, разумеется, за присоединение. Время от времени из толпы вырывался возглас:
— Верно он говорит!
— Ай да старик — голова у него варит!
Хабибулла протиснулся к барьеру площадки:
— Может быть, выступавший гражданин армянин и не дурной человек, но он, как армянин, не может разобраться в наших азербайджанских нуждах… Подобно тому как мы, азербайджанцы, не можем понять нужды армян, — торопливо добавил он, заметив неодобрительные взгляды людей, окружавших вышку.
Неожиданно его поддержал голос неизвестно откуда вынырнувшего приказчика:
— Хотя я сам армянин, а гражданин, говоривший сейчас, — азербайджанец, я считаю, что он прав! Так считает и наша армянская партия «дашнакцутюн»! Каждая нация — за себя!
Юнус с места крикнул:
— Правильный человек, наш человек, разберется в нуждах другого человека, какой бы тот ни был нации!
Сколько раз Юнус убеждался в этом, дружа с Арамом и пререкаясь с Министрацем — так, с легкой руки Баджи, стали называть приказчика сначала в казарме для бессемейных, а затем и на всем промысле.