— Кто вас тут разберет? — виновато бормотал кондуктор, удаляясь. — Заховаются в свои шали, не разберешь, где бабка, где внучка!
Хабибулла поправил очки.
— Я не знал, что ты племянник Шамсиева, — обратился он к Юнусу.
Темные стекла очков скрывали его глаза.
— Зато я знаю, кто ты, — сухо сказал в ответ Юнус: он хорошо помнил выступление Хабибуллы.
«Нахальный малый», — подумал Хабибулла, но вслух любезно произнес:
— Хороший человек твой дядя!
— А чем он хороший? — спросил Юнус задорно. — Тем, что денег много имеет?
Хабибулла сокрушенно покачал головой.
— У нас, у мусульман, принято стариков-родственников уважать, — сказал он. — А ты, друг, поешь с чужого голоса — видно, наслушался болтовни наших врагов, которые натравливают сыновей на отцов, младших на старших, бедняков на богатых.
— А ты бы хотел, чтоб бедняки навек оставались бедняками, а богачи — богачами? — насмешливо спросил Юнус. — Так, что ли?
— Не мусульманские это слова! — воскликнул Хабибулла укоризненно. — Русские или армяне тебя таким словам научили!
— Хватит! — сказал Юнус строго.
Сидевший на соседней скамейке рабочий брезгливо заметил:
— Да это мусаватист, чего ты, парень, с ним толкуешь?
— А тебе что, мусаватисты не нравятся? — спросил, прищурившись, один из молодчиков Хабибуллы.
— Гнать вас надо отсюда в три шеи! — послышался голос за перегородкой.
— Попробуйте! — вызывающе гаркнул молодчик, и рядом с ним тотчас оказался второй. Оба взялись за рукоятки кинжалов.
Рабочие повскакали с мест, зашумели, столпились в отделении, где происходил спор. Баджи прижалась к Юнусу. Хабибулла сообразил, что, несмотря на кинжалы молодчиков, перевес не на его стороне, и понял, что дело может принять тяжелый оборот.
— Стыдитесь, друзья! — с притворным укором обратился он к своим спутникам. — Мы должны уважать чужое мнение. Я сам готов извиниться, если кого-нибудь оскорбил.
— Вот и извинись! — сказал Юнус.
Хабибулла оглядел окружающих его людей. Лица их были суровы, недружелюбны.
— Извините… — стиснув зубы, пробормотал он.
Баджи была в восторге: здорово брат поддел очкастою!..
В окне отмелькали огни города, пассажиры направились к выходу.
Хабибулла облегченно вздохнул: все окончилось благополучно! Но ему хотелось загладить дурное впечатление, которое он произвел на рабочих: с этими людьми ему придется еще не раз встречаться — ссориться с ними никак нельзя. И Хабибулла примирительным тоном обратился к Юнусу:
— А стоит ли тебе, мой друг, идти так поздно в город? Ты не успеешь попасть на обратный поезд — придется ждать до утра. Поезжай назад, я отведу девочку домой. Ведь нам с ней по пути!
Баджи снова прижалась к Юнусу: нет, нет — она не хочет идти с очкастым!
— Я сам отведу, — холодно ответил Юнус, — не беспокойся.
— Ну, как угодно…
Они молча шли до перекрестка, где расходились их пути.
— А все ж таки ты неправ! — упрямо промолвил Хабибулла напоследок: здесь, в центре города, он чувствовал себя уверенней.
— После драки палкой не машут! — ответил Юнус, взяв Баджи за руку и отходя от Хабибуллы.
— Драки-то ведь не было! — воскликнул Хабибулла вслед. — Был просто обмен мнений! Какая может быть драка между азербайджанцами?
Но Юнус уже не слышал его.
Великая весть
В один из октябрьских дней пришла в Баку из Петрограда великая весть.
Взволнованные, радостные люди высыпали на улицы. Заполыхали красные знамена. На каждом углу, на каждом промысле возникали митинги.
Со всех сторон неслось:
— Да здравствует революционный пролетариат и гарнизон Петрограда!
— Да здравствует новое революционное правительство! Да здравствует Ленин!
— Да здравствует власть Советов!
Не прошло недели, как Бакинский совет принял программу практического перехода власти в руки Советов.
«Пришла она, наконец, эта другая революция! — взволнованно думал Юнус. — Теперь все пойдет по-иному!»
Он верил, что люди станут жить теперь иначе и не будет больше нищеты, бесправия и унижений, которых вдоволь повидал он в Черном городе и здесь, на промыслах, на «Апшероне», в мрачной рабочей казарме «для бессемейных мусульман». Он верил, что люди скоро станут счастливыми. И сердце его сжималось от печали, когда он вспоминал, что мертвы отец и мать и четыре сестры и уже никогда не разделят того счастья, которого хватит теперь на всех хороших людей.