Выбрать главу

— К дяде в гости иду, Шамси Шамсиеву, ковроторговцу, — хмуро отвечал Юнус, проталкиваясь вперед.

«Ну и время нашел ходить в гости!.. Странный племянник у ковроторговца!..» — провожали его пикетчики подозрительным взглядом.

Угли в жаровне пылали ярко, в комнате для гостей было тепло, но хозяин сидел в застегнутом доверху зимнем бешмете.

— Заболел, что ли? — спросил Юнус, указывая на бешмет.

— Стар стал, не греет огонь… — ответил Шамси, вздохнув. — Спасибо, племянник, что пришел навестить дядю.

— Я пришел за сестрой, — сказал Юнус прямо, — пусть живет у меня.

Шамси насмешливо улыбнулся.

— Женщина живет у отца или у мужа, как полагается. Я же твоей сестре — отец.

— Баджи будет лучше у брата, — сказал Юнус.

Шамси повертел головой.

— Баджи! — позвал он. — Иди-ка сюда!

Идти Баджи было недалеко — она подслушивала за дверью.

Юнус взглянул на сестру. С осени она подросла, вытянулась, немного пополнела. Сквозь матовость щек пробивался легкий румянец.

— Видишь, как я ее холю? — спросил Шамси самодовольно. — Видишь, какая она сытая, толстая?

— И я буду холить, — сказал Юнус.

Шамси усмехнулся:

— Посмотри лучше на себя в зеркало!

Измятую шапку, худые щеки, рваный шарф вокруг шеи, ветхую куртку в нефтяных пятнах увидел Юнус, машинально взглянув в зеркало на стене.

— Каша доброго вкуснее баранины злого, — сказал он.

— Это кто же, по-твоему, злой? — спросил Шамси недоуменно. — Я, что ли?

— Пословица так говорит, — ответил Юнус сухо.

— Пословица! — буркнул Шамси. — Пословицы у тебя в голове, глупые мысли в такое время… А чем будешь кормить сестру — подумал? Хлеб стоит дорого. Жизнь на промыслах трудная, порядка там нет…

— Больше порядка, чем здесь!

— Видно, тебе тот порядок больше нравится, потому так и говоришь… Скажи лучше прямо… Может быть, и ты — Красная гвардия? Амшара! — Шамси пренебрежительно скривил рот.

— Не начинай, дядя… — сказал Юнус, стараясь сдержаться, но чувствуя, как в нем закипает гнев. — Добром прошу тебя, дядя, отдай сестру, не то…

Не так легко было отнять у Шамси даровую служанку.

— Не то?.. — переспросил он, прищурившись. — Попробуй, племянник, попробуй! — промолвил он вызывающе и двинулся на Юнуса.

— Не трогай брата! — закричала Баджи, становясь между Юнусом и Шамси. — У него в подвале есть много ружей, — шепнула она Юнусу.

Шамси опомнился.

— Замолчи!.. — сказал он строго и оттолкнул Баджи. — Неспокойное сейчас время, неспокойное… — продолжал он хмуро. — Даже дети не хотят подчиняться отцу. Мало ли что в такое время может случиться?

— Что же может случиться? — спросил Юнус, испытующе вглядываясь в Шамси, и вдруг понял: то серьезное, страшное, о котором тот говорит, не только может случиться, но неизбежно произойдет.

Шамси подошел к Юнусу вплотную.

— Ты сын моего брата, — сказал он, понизив голос, — и я прощаю тебе дерзость, с какой ты говоришь со мной, братом твоего отца, потому что я не хочу, чтоб пролилась твоя кровь.

— Не понимаю тебя…

— Ты не должен сейчас уходить из Крепости, — произнес Шамси таинственным шепотом, — потому что русские и армяне сегодня на нас нападут.

— Выдумки все это! — перебил Юнус. — Рабочие — русские они или армяне — нам друзья!

Шамси, казалось, не слышал его.

— Вы — мои дети, — продолжал он взволнованно, — и мой долг вас защищать, а ты приходишь ко мне, второму отцу, дерзишь и грозишься силой забрать от меня мою дочь, Баджи, туда, где властвуют иноверцы, где вас убьют, как глупых ягнят!

— Выдумки все это, мусаватские выдумки! — воскликнул Юнус гневно.

Он готов был взять Баджи за руку и увести с собой, но с улицы в эту минуту послышались выстрелы.

— Ты слышишь? — спросил Шамси испуганно.

Юнус взглянул на Баджи.

«Неровен час, убьет ее на улице шальная пуля», — подумал он.

— Ладно, — молвил он, стиснув зубы. — Пусть сестра пока остается здесь! Но помни, Шамси, ты отвечаешь мне за нее головой!

— Есть пределы терпению! — вспыхнул Шамси. — Уйди-ка отсюда подобру-поздорову!

Раздался ружейный залп.

«Промысла!» — пронзило Юнуса. Махнув рукой, он побежал к выходу.

— Не бойся, сестра! — крикнул он в дверях, на миг обернувшись. — Я вернусь!

Шамси остался стоять посреди комнаты. Лицо его было искажено злобой.