Неизвестно откуда прошел по отряду слух, что мятежникам-мусаватистам удалось захватить большую часть города и что крупные силы врагов, стремясь овладеть военно-морским портом и стоящими на приколе кораблями, начали наступление на баилово-бибиэйбат ский рабочий район.
«Может быть, и здесь, в Баку, придется нам пролить свою кровь, прежде чем окончательно победить…» — вспомнил Юнус слова Газанфара и нащупал в кармане отнятый у Хабибуллы револьвер.
По мере того как отряд приближался к району, захваченному мятежниками, стрельба становилась слышней. Вскоре идти по мостовой стало небезопасно: время от времени с какой-нибудь крыши раздавался одиночный выстрел, выбивавший из строя красногвардейца. Приходилось прижиматься к стенам домов, перебегать от одних ворот к другим, отвечая на огонь огнем, и так неуклонно продвигаться вперед.
А продвигаться вперед с каждым шагом становилось труднее: путь преграждали нагроможденные поперек улиц завалы из ящиков, бочек, мешков, между которыми то тут, то там грозно выглядывали ружейные и пулеметные дула. Еще вчера все эти ящики, бочки, мешки покоились в мирной полутьме лавок, магазинов, подвалов — сегодня же, наполненные камнями и песком, они, как тупые холопы, грудью готовы были защищать своих хозяев.
На одном перекрестке отряд натолкнулся на решительное сопротивление, на другом — попал в засаду под сильный огонь. Не раз мусаватисты с дикими криками кидались в яростные атаки и наносили красногвардейцам чувствительные потери. Газанфар приказал беречь силы и прикрываться. Красногвардейцы принялись выкладывать бруствер из булыжника мостовой и рыть в земле глубокие окопы. Стало похоже на настоящую войну.
У одного из завалов внимание Юнуса привлек человек в странной военной форме, с револьвером в руке, дерзко выглянувший из-за мешка.
— Смотри, смотри!.. — прошептал Юнус стоявшему рядом с ним красногвардейцу, кивнув на вражеский завал.
— Да это же турок! — с уверенностью и вместе с тем удивленно воскликнул красногвардеец; он их немало перевидал, этих турок, под Карсом и под Эрзерумом, прежде чем вернулся с кавказского фронта домой.
Человек в странной форме был в самом деле турецкий офицер — из застрявших в Баку военнопленных. Теперь эти бывшие военнопленные действовали в рядах мятежников в качестве инструкторов, руководили сооружением окопов, укрепляли позиции, занятые мусаватистами, и даже вели мусаватские отряды в бой; кое-кого из офицеров, чином постарше, можно было встретить и в Исмаиле, где помещался штаб «дикой дивизии».
— Их еще здесь не хватало, этих чертовых турок! — пробормотал Юнус и, прицелившись, выстрелил.
Турок скрылся из виду и больше не показывался.
Всю ночь шла стрельба.
Женщины в доме Шамси укрылись в задней комнатке без окон. Громко стреляли в эту ночь — не сравнить с тем, как стреляют, по обычаю, встречая новый год.
Ана-ханум неистово клала поклоны и причитала:
— Ой, аллах! Спаси детей твоих! Ой, аллах!
Пламя лампы, стоявшей на полу, при каждом поклоне Ана-Ханум металось из стороны в сторону.
Фатьма, не переставая, хныкала и всякий раз, когда доносился залп, взвизгивала и прижимала ладони к ушам! Страшно!
А Ругя, свернувшись калачиком, спокойно посасывала конфетку — хуже плохого быть не может!
Баджи молча прислушивалась.
Где теперь брат? Почему он не взял ее с собой? Как случилось, что она не догнала его? Проклятый Хабибулла! Разбить бы ему черные стекла, выцарапать бы глаза! Вот только сил у нее не хватает, и некому ее защитить. Где теперь брат? Где Газанфар? Где теперь Саша, тетя Мария, Арам, Сато? Что они делают?..
— Молиться надо! — прервала Ана-ханум ее мысли.
— Не умею я.
— А бильбили, вильвили, сильвили — умеешь? Молись, говорю тебе, дура, как полагается!
— Как ни молюсь — не помогает.
— Ах, вот как! — Ана-ханум подскочила к Баджи, насильно пригнула ее голову к полу. — Ну!
— Не буду молиться! — упрямилась Баджи.
— Нет, будешь! — шипела Ана-ханум, тыча ее лицом в коврик.
— Не буду!.. Не буду!.. — извивалась Баджи. — Вот вернется брат, он со всеми вами разделается!
— Разбойник твой брат, грабитель!
— Не смей ругать брата, не то… — яростно закричала Баджи и, дотянувшись до лампы, готова была бросить ее в Ана-ханум.
Женщины завизжали.
— Чего ты пристала к ней, старая дура? Спалить нас всех хочешь? — закричала Ругя. — Что ж, по-твоему, девчонка молчать будет, когда ты честишь ее брата на чем свет стоит?