На шум вышел из дома Хабибулла.
— Мусульмане кровь проливают в святой борьбе с большевиками, а вы здесь кровяните друг другу морды, как пьяницы! — сказал он гневно.
«Так вот кто здесь главный», — понял Теймур, узнавая Хабибуллу и вспоминая, как сцепился с ним возле Исмаилие.
— Я и пришел сюда за оружием, чтобы пролить свою кровь в святой борьбе с большевиками, — проговорил Теймур. — Не в пример амшаре! — добавил он, кивнув на Таги.
«Кочи тоже о святой борьбе говорят! — усмехнулся про себя Хабибулла, в свою очередь узнавая Теймура, но поскольку тот, по-видимому, готов был драться на стороне мусаватистов, решил: — Черт с ним — пусть дерется кто хочет, лишь бы за нас, лишь бы победить!»
Вернувшись во двор, Хабибулла приказал выдать Теймуру пять винтовок и два ящика с патронами.
«Только и прыти хватает, чтоб раздавать оружие, а сам, верно, стрелять не умеет!» — пренебрежительно подумал Теймур, поглядывая на забавную фигурку Хабибуллы, обвешанную револьверами и патронными лентами.
«Помирились, видно», — подумала Баджи, наблюдая за ними из окна галереи.
Теймур вышел в переулок.
— Воевать ты, амбал, отказываешься — ну и черт с тобой! — сказал он, подойдя к Таги и вытащив револьвер. — А вот попробуй только отказаться таскать оружие — не порадуешься!
Согнувшись в три погибели, чувствуя за спиной дуло маузера, роняя себе под ноги капли крови, понес амбал Таги винтовки и ящики с патронами туда, куда велел Теймур. Часть оружия была по пути сброшена у какого-то другого кочи, тоже из шайки Наджаф-Кули, часть направлена мятежниками на передовую линию.
Наутро стрельба стала еще ожесточенней.
«Пришла пора показать себя, — решил Хабибулла, — чем я хуже других елисаветпольцев?»
— Я сам иду на фронт! — объявил он торжественно. — Шамси останется вместо меня распоряжаться оружием.
Хабибулла выбрал винтовку поновее, неловко пощелкал затвором и, выйдя из дому, решительно зашагал по переулку. Все, казалось ему, смотрят на него, как на героя.
По дороге Хабибулле встретился турецкий офицер с группой солдат.
«С ними мы не пропадем!» — радостно подумал Хабибулла и браво помахал офицеру рукой, но тот не ответил на приветствие.
Навстречу стали попадаться раненые. По мере того как Хабибулла приближался к месту боя, шаги его замедлялись.
Он хотел увидеть противника, но не решился подойти к завалу. Заметив, что в ближних дворах мятежники лезут на крыши, намереваясь нанести удар сверху, он тоже вошел в один из дворов и полез на крышу вслед за каким-то толстым молодчиком, тащившим на себе ручной пулемет.
Пригнувшись, перебегая от одной трубы к другой, Хабибулла следовал за молодчиком и добрался до карниза крыши. На миг он увидел длинную узкую улицу, стиснутую домами, и на расстоянии квартала от себя — изрытую мостовую и бруствер из земли и булыжников — советские окопы.
«Вот они где, дьяволы красные!» — злобно подумал Хабибулла и приложил дуло винтовки к карнизу.
Но в это мгновенье он увидел, как справа от него, раскинув руки и увлекая за собой пулемет, перевалился через карниз и шлепнулся оземь толстый молодчик.
«Заметили!» — пронеслось в голове у Хабибуллы. Он выпустил из рук винтовку и, прижимаясь животом к плоской крыше, поспешно пополз назад.
«Нет, нет, это не по мне, не для меня! — думал Хабибулла, шагая назад в кривой переулок. Он вдруг вспомнил, что читал где-то про маршала Тюрення, пугавшегося выстрелов, и утешил себя: — Я повелитель, стратег, но не солдат!»
— Наши бьют красных вовсю! — воскликнул он, вернувшись в дом Шамси. — Но нужно ударить но красным еще сильней, чтоб раз навсегда смести их с лица земли. Хозяева с Верхних базарных рядов все дерутся на фронте. Еще немного — и мы победим! — Он устремил взгляд на Шамси и властно сказал: — Пора и тебе взяться за оружие! — Сунув ему в руку старую берданку, он под-толкнул его к выходу и приказал: — Иди!
«Иди?»
Впервые говорил с ним Хабибулла таким тоном: теперь уже не только домом распоряжался его слуга, но и им самим, хозяином!
Но Шамси не нашел в себе сил перечить Хабибулле — тот верховодит теперь всем и всеми.
Неся берданку под мышкой, стволом назад, Шамси поплелся к передовой линии. По дороге он завернул в мечеть к Абдул-Фатаху. Там было много народу. Старики пились бритыми лбами об пол, устланный коврами, моля аллаха даровать победу добрым мусульманам, дерущимся против безбожников-большевиков, за старый закон.
Мулла Абдул-Фатах вселял в них веру в победу. Он до последнего дня был, правда, против вооруженных столкновений — каждая капля крови правоверных дорога. Разве не проповедовал он по пятницам во дворе большой Таза-пир-мечети о мире и дружбе среди людей? Где человек, который посмеет его обвинить в том, что он разжигал междоусобия? Таких людей не найдется. Но если уж так случилось, что разгорелась война, то — да свершится воля аллаха! — он, конечно, на стороне своих прихожан — почтенных людей, верующих мусульман.