Голова еще побаливала, и вскоре Марк уже сидел в полупустой пирожковой, под резным деревянным панно с тремя богатырями на распутье. Пива не было, пришлось взять водки. После второй стопки Марк огляделся вокруг—и с некоторым неудовольствием узнал в одном из двух парней, сидевших неподалеку за бутылкой, Володю Струйского. Тот тоже поднял глаза, и взгляд его просиял.
— Марк!—подскочил он.—Кореш ты мой бесценный! Сколько лет, сколько зим!
— Недели две,—усмехнулся Марк.
— Да ну? Заметано—подсаживайся к нам. Что с тобою—один, угрюм, водку глушишь? Право, не узнаю. Пошли, пошли.—Он понизил голос.—-С клевым парнем познакомлю. Зануда, но пьет, как лошадь, к тому же угощает. Не кобенься. Ба! «Мальборо»! Тем более пошли. У нас курево кончилось, а в этой лавочке только «Беломор». Дай-ка помогу перетащить твои пирожки, дружище.
Своего собеседника—широкоплечего, с тяжелой нижней челюстью — представил Струйскии как «нашего рязанского коллегу». Из его приоткрытого портфеля свиной кожи торчали засаленные хвостики трех, а может, и четырех увесистых батонов вареной колбасы.
— У вас что, тоже со снабжением неважно?
— По-всякому,—отвечал запасливый рязанец.—Тебя как звать-то? Извини, не расслышал.
— Марк, Марк!—сказал Струйскии.—Гид-переводчик Конторы по обслуживанию иностранных туристов, в некотором роде тоже коллега. Да ты, кстати, его фотографию позавчера видел у Светы.
Настоящая фамилия Струйского была Струйский-Горбунов, но еще лет десять назад отец-полковник решил ее поделить, так что молодой смене досталась первая, романтическая половина, а старшему поколению—прозаическая вторая. Семьи Светы и жизнерадостного Володи дружили домами с незапамятных времен, и даже развод ее родителей не устранил некоторых надежд «стариков» в отношении детей. Но тут что-то не сладилось, не без косвенного участия Марка, появившегося на горизонте в прошлом году. Впрочем, примерно в то же время у Струйского вдруг возникли известные обязательства к некоей Ларисе, девице посторонней, провинциальной, совершенно не того круга. Без прибавления в семействе, в конце концов, обошлось, и все же к сентябрю месяцу Лариса со вздохами, со скрипом была принята в дом — моральных правил полковник держался самых строгих. Женатый Струйскии ничуть не пожертвовал своими правами друга детства, бывал у Светы запросто, в том числе и один. Служил ли он, как папаша, в органах? Неизвестно. Но количество и живость его знакомств заставляли кое-кого призадуматься. Денег и свободного времени у него тоже имелось куда больше, чем полагалось б аспиранту, пускай даже и кафедры чего-то там такого в Московском университете. Так что иные в выводах не стеснялись, но Марк от окончательных суждений воздерживался, памятуя, к слову, и о том, что был Володя прежде всего болтун, хвастун и вообще малый несерьезный.