— Опять момент, которого я не понимаю. Разве можно быть умным и не мудрым?
— Запросто. Меня-то ты, помнится, назвал «мудрой женщиной», а не «умной». Есть же тому причина… Завершая наш разговор о Гуннхильд, скажу, что многие считают ее колдуньей. Но до сих пор не было явлено никаких доказательств того, что это именно так. Думаю, рассказы о ее колдовстве — лишь сплетни. Ничего более.
— Ты меня успокоила, — улыбнулся Хакон. — Ты говоришь редко, но всегда в точку. Надеюсь, ты и впредь будешь рядом.
— Думаю, конунг, скоро у тебя появится много других мудрых советчиков.
— Мудрости никогда не бывает мало, вот что я скажу.
— Я не собираюсь уходить от тебя, конунг.
— Разумеется, как только я займусь мирными делами, Ферверк ты немедленно получишь обратно.
— Не я, а мой сын. Спасибо, конунг.
— Пока не за что.
В Ядаре, во Фреккефьорде Хакона приняли еще лучше, чем в Уппленде. Богатых бондов здесь было много, и они наперебой устраивали в честь юного конунга пиры, обильные и шумные. Каждый чествовал нового правителя, как мог, заверял в своей преданности, снаряжал в его армию сыновей, и присматривал бдительным оком — о чем бы попросить. Пока еще не получив всю власть в свои руки, Воспитанник Адальстейна весьма свободно распоряжался землями. Он уже усвоил, что ничего дороже земли, особенно отеческой земли, у бонда нет, и если пообещать ему вернуть отобранное наследие, преданность обеспечена. Впрочем, а в какой иной стране обстоит иначе? Пообещай крестьянину надел — и он за тебя кому угодно глотку перегрызет. Жить-то хочется всем.
А земля — это сама жизнь. Земля — это хлеб и молоко от твоих коров, это дом и двор, это богатство, которое копится в кладовых и хлевах. Земля — это ароматы свежескошенной травы и цветущего луга. Это родина.
Но зазимовать в Ядаре не получилось. До Хакона дошли слухи, что Эйрик снова появился в Вике. Юноша хотел поскорее закончить дело, тем более что всегда лучше разобраться с врагом, пока твое войско еще пылает энтузиазмом и готово идти за тобой. К весне у бондов появится множество дел, и им на какое-то время станет все равно, кто там считается конунгом.
От Ядара до Вика не меньше двух недель пути — это при благоприятной погоде, каковая осенью бывает уже довольно редко. Армаде Хакона потребовалось восемнадцать дней. Хильдрид, как всегда в походе, была очень молчалива, но на стоянках постоянно шутила, не отступала даже с конунгом пререкаться. Правда, лишь в шутку. Воспитанник Адальстейна улыбался в ответ, отшучивался, но мысли его бродили далеко. Душой он уже давно начал схватку.
В Вике Эйрика, конечно, не оказалось. Кровавая Секира все еще пытался набрать себе людей, и, поскольку по-прежнему нигде в Ранрике или Эстфольде не находил понимания, отправился в Хадоланд и Уппленд…
— Как бы не наделал дел, — проворчал густобородый Вемунд. — Может и всю область разорить.
— Не так это просто.
Хакон в ответ промолчал.
В Вике его встретили прекрасно. Он опасался отпора, может быть, даже стычки, но никто и не думал препятствовать. Более того, Воспитанника Адальстейна встретили не просто бонды и ярлы, прежде служившие Эйрику, но и крепкий воин с испещренным шрамами лицом, одетый довольно хорошо, с манерами знатного человека. Он держал за руки двух мальчишек — постарше и помладше. Он встретил юного конунга почтительно, представил ему обоих мальчиков племянниками, сыновьями его брата Олафа, и к глубокому изумлению Хакона и собеседник, и его опекаемые называли юного предводителя войска законным правителем всего Нордвегр.
Племянников звали Трюггви и Гудред. Оба они были ненамного моложе пятнадцатилетнего «дядюшки» — одному десять, другому двенадцать. Их опекун был одним из множества ярлов Харальда, которые не сумели сохранить власть после смерти Прекрасноволосого. Он был старше Хакона, в его глазах — просто старик, но разговаривал с ним очень почтительно, будто был его моложе. Впрочем, перед лицом этой странной ситуации юный конунг повел себя с честью. Он внимательно выслушал жалобы на Эйрика, пообещал своим племянникам защиту и покровительство. И, разумеется, награду за то, что признали его главенство — последнее, впрочем, лишь намеком. Он прекрасно понимал, что дело вовсе не в защите. Если бы у опекуна мальчишек возникло основание бояться за их жизнь, вряд ли они оставались бы в Вике, под самым боком у Эйрика.
Область Эстфольд распахнула Хакону объятия своего гостеприимства. За своевременный выбор в пользу юного конунга Трюггви и Гудред были вознаграждены — первый получил Вингульмерк и Ранрике, а второй — Вестфольд. Управлять всеми тремя областями до достижения мальчиками совершеннолетия предстояло их опекуну, старому ярлу Харальда. На что, впрочем, он и рассчитывал.
Глава 5
Зима прошла так, как обычно проходят зимы в чужих, но гостеприимных краях. Прежде Хильдрид никогда не жила в Вике, но ей здесь понравилось. В этой части огромного полуострова было теплее, чем в Трандхейме, земля охотнее одаривала людей урожаем — ненамного, но все же.
Ярлам Хакона, большинство из которых либо родились в Англии, либо за свою жизнь поскитались немало, и привыкли слышать вокруг чужую речь, было уютно в Вике, как дома. Люди здесь оказались гостеприимными, вежливыми, и, поскольку юный конунг не скупился на обещания, очень радушными. Хотя у некоторых вызывало сомнения — а станет ли правитель держать свои столь щедрые обещания?
Воспитанник Адальстейна нисколько не кривил душой, уверяя, что будет так, а не иначе. Он был еще слишком молод, чтоб научиться жалеть добро, особенно если оно не было накоплено им самим, и превыше богатства ценил успех. Но чтобы добиться успеха, нужно было завоевать симпатии своих потенциальных помощников. И для этого богатства годились как нельзя лучше.
Впрочем, у Воспитанника Адальстейна скоро появился шанс доказать, что он всерьез примеряет на себя обязанности правителя всей страны. Зимовка получилась не такой уж мирной. Да это, в общем-то, было закономерно. Если уж где-то в области появляется большое войско, то ему и предстоит разбираться с разбойниками, отрядами объявленных вне закона викингов, с «вольными ярлами», которых за пять лет правления Эйрика развелось немало. Юному конунгу даже в голову не пришло обрушиваться на каждого из преступников всей мощью своей армии. Пять тысяч воинов против сотни или двух? Смешно.
Кто-то из его далеких-далеких потомков, наверное, сказал бы «неспортивно».
Конунг просто разбил армию на десяток отрядов, ненадолго отдал их под командование каждому из своих ярлов, и вскоре Эстфольд, а заодно и Ранрике с Вестфольдом избавились от всех тех головорезов, которые донимали фюльки уже несколько лет.
Хильдрид получила в свое распоряжение целых три корабля — и обязанность выкурить викингов из поместья, которое с немалой претензией именовалось Равнереде, то есть «Воронье гнездо», и сидел там некий Скаги по прозвищу Дроворуб. Стояла поздняя осень, ветра с севера были пронизывающе-ледяными, они часто меняли направление — «капризничали», как говорил Гуннар. Но его дочь лишь поплотнее завернулась в плащ, усаживаясь на скамье кормчего. В глазах ее вспыхнул озорной огонек, и она велела поставить парус. Любая трудная задача вызывала у нее азарт.
Заметив блеск ее взгляда, Хольгер, вызвавшийся быть кормчим на втором корабле, крикнул:
— Хей, Равнемерк, только не надо головоломных прыжков через рифы, договорились? Я за тобой не угонюсь.
— Тем лучше, — ответила она. — Мы нападем на поместье первыми, завяжем бой. Враги решат, что нас мало, выскочат из поместья, и тут-то подоспеет второй корабль.
— Это что — твой план? — уточнил хмурый кормчий.
— Это шутка. Всем ты хорош, Двубородый, только шуток не понимаешь.
Двубородым Хольгера называли за то, что его подбородок был точно посередине рассечен давно зарубцевавшимся шрамом, и потому борода росла двумя половинами, густыми и пышными. Еще один шрам красовался на лбу, последний, самый маленький — на щеке, и все это «богатство» добавляло викингу мрачности. Он и в самом деле не понимал шуток, воспринимая всерьез абсолютно все, что ему говорили. Но по натуре был человеком добродушным, никогда не спешил ссориться с кем-то или отвечать на оскорбление. И, кстати, отлично управлялся с рулевым веслом любого корабля, хоть тяжелого, торгового, хоть легкого, хоть боевого, хоть рыбачьего. Он считал Хильдрид неплохим вождем, признавал, что она стоит того, чтоб за ней идти, но женщину именовал не иначе, как Равнемерк. Или Хильдиром.