Кроме Хильдрид и ее сына в трапезной, опустевшей после обильного ужина, сидели сподвижники Ятмунда и его лучшие воины. Их было не так уж и мало — за долгую жизнь брат британского правителя успел собрать под свое крыло многих хороших воинов. Некоторые из тех, кто служил Адальстейну, тоже сидели здесь. Оглядев их, Гуннарсдоттер вспомнила, что слышала о многих, и обо всех — только хорошее.
— Это очевидно, — продолжил Ятмунд. — Так что тебе, Олаф, и предстоит решать этот вопрос. Разумно, не правда ли? Кстати, возьми с собой свою матушку и ее людей. Я отдаю Нортимбраланд тебе. Земли богатые, обширные. У них единственный недостаток — их считает своими банда буянов и разбойников.
— Надеюсь, конунг, ты не отправишь меня завоевывать их с двумя отрядами воинов — моим и моей матушки? — рассмеялся Орм. — Тем более что уж свою-то матушку я с собой предпочел бы не брать.
— Конечно, Олаф, я дам тебе воинов, и не один отряд, и даже не два, — ответил Ятмунд.
— Моего сына зовут Орм, — сквозь зубы бросила женщина.
— Но насчет леди Воронье Крыло я не согласен — она опытный, умелый, матерый воин. Она может оказать тебе очень ценную помощь.
— Во-первых, не Воронье, а Вороново, а во-вторых, ты бы, конунг, еще б меня старой назвал.
— Ну, этого я бы не сказал, — рассмеялся Ятмунд. — Не будь я женат, я бы мог жениться на тебе. Разумеется, если б этот брак принес выгоду короне.
— Да уж, выгода — это вряд ли, — отмахнулась Хильдрид, немного разозленная манерой обращения с ней английского правителя. — Я хотела просить тебя, конунг, отпустить меня обратно в Нордвегр. Да и потом, я вроде бы не приносила тебе присягу.
— Ну, это поправимо, — хладнокровно ответил тот. — Ты сможешь принести присягу завтра или послезавтра. Из уважения к тебе я приму ее у тебя одной, лично и без лишних церемоний. А когда Кровавая Секира сложит голову, и Нортимбраланд окажется в руках твоего сына, я — что ж — могу и отпустить тебя, если хочешь.
Хильдрид открыла было рот, но тут же захлопнула его. Из зеленых глаз Ятмунда на нее смотрела глубочайшая и искренняя уверенность в себе и совершенное спокойствие. Дочь Гуннара была женщина умная, она в один миг поняла, что спорить бесполезно — ее просто не поймут. Она поднялась, когда поднялись и остальные. В открытое окно был виден огромный костер, разожженный у ворот, и тени стражников, толкущихся у него. На Британию спустилась ночь, высыпали звезды, и все сподвижники нового короля английского вдруг поняли, как они хотят спать.
Женщина невольно зевнула, припомнив, что уже которую ночь спит вполглаза. Орм подошел к ней, подхватил ее за локоть и потянул за собой.
— Идем, матушка, я отведу тебя туда, где устроились и твои люди. Там есть ниша, в которой имеется даже кровать. Само собой, она предназначена для тебя.
— Думаешь, я не дойду сама?
— Начинаю сомневаться. Матушка, тебя шатает.
— Тебе кажется, — решительно ответила Хильдрид, но руку выдергивать не стала. Несколько минут кони оба шли в полной тишине. — Ответь же мне — почему все-таки? Почему он, а не Хакон?
— Почему мне больше нравится Ятмунд? — Орм усмехнулся. — Потому, что он умен.
— Он — умен? — Гуннарсдоттер фыркнула. — Ты всерьез? Да он дурак набитый. Круглые пустые глаза.
Регнвальдарсон покосился на мать с интересом.
— И ты поверила? Ятмунд отлично умеет притворяться. Он не хочет отпускать тебя, потому и притворился глупцом, сделал вид, будто не понял. Вот и все. Для войны с Эйриком ему нужен каждый воин, а уж викингов, да еще лучших, он не собирается отпускать.
— Лучших? А ты мне льстишь.
— Не тебе. У тебя в отряде больше половины воинов моего отца.
— Регнвальду льстить не нужно.
Орм покивал.
— Тебе понравится Ятмунд. И поверь, он всегда держит свое слово. Если он сказал, что отпустит тебя после смерти Эйрика, то так он и сделает. Впрочем, если хочешь отправиться в Нордвегр раньше, можешь махнуть рукой на Ятмунда. Ты ему присягу не приносила и ничего не должна.
— Ты говоришь так, будто разрешаешь мне.
— Ну, так что ж, — улыбнулся молодой мужчина. — Я — самый старший мужчина в семье. Я, скажем так, не разрешаю, а советую. Настоятельно. Даже требую. Матушка, отправляйся-ка на север сейчас, не жди результата — незачем тебе лезть в эту мясорубку.
— Тебе никто не давал права распоряжаться мною мой родной, — холодно ответила женщина.
— Отец наказывал тебя беречь.
Она остановилась, словно запнулась о порог, прямо посреди коридора, пустого и гулкого. Под каменными сводами гулял ветер, он отозвался в душе Хильдрид чем-то знакомым. По привычке потянув носом воздух, она подумала: «Будет буря. И большая». Но ничего не сказала. Где-то в душе у нее потянуло тоскливо и сладостно. Аромат бури и слова сына, так похожего на отца… Гуннарсдоттер осторожно подняла ладонь к лицу и прижала ее ко лбу.
— Отец ничего не мог наказать тебе перед смертью, — сказала она тихо. — Ты не мог говорить с ним перед смертью. Он умер далеко от дома.
— Я видел его во сне, матушка, — тихо ответил Орм. — В ту ночь, когда он умер. Я тогда не знал, что это та же ночь. Но он пришел ко мне и сказал, что теперь я должен заботиться о матери и сестре. И я ему обещал.
Женщина повернулась и посмотрела на сына снизу вверх.
— Я думаю, что в свои годы способна сама о себе позаботиться. А насчет Эйрика… Что ж, пусть будет Эйрик. Не могу же я оставить своего сына без помощи.
— Тебе тоже отец наказывал?
— Нет, — она улыбнулась. — Но когда я первый раз взяла тебя на руки… Ты не представляешь, какой ты был маленький, красный, голозадый…
— Мам…
— Орущий, лысый и грязный. И такой хрупкий.
— Да уж. Теперь я не хрупкий. Теперь я очень даже, — Орм напряг мышцы руки и потряс ладонью вверх-вниз. Даже под рубашкой было видно, какой он крепкий, хоть, подобно отцу, не отличался коренастостью, был гибким и стройным.
— И, тем не менее, я считаю, что сама способна решить, что мне делать, — она толкнула дверь в залу, где вповалку спали викинги ее отряда. — Приятных снов в предвиденье бури, дитя мое.
— Бури? Ты уверена? — Орм насторожился.
— Уверена. Завтра ближе к вечеру, — Хильдрид шагнула в темноту и густое тепло залы. Плотно закрыла за собой дверь.
Она мягко потрогала Альва за плечо, и он тотчас проснулся, поднял голову со свернутой кульком пустой котомки. Она едва видела его в слабом свете, отбрасываемом тлеющими в камине углями, но и без всякого света разбирала его лицо, выражение, даже мимику — она знала его не хуже, чем саму себя, могла предугадать, что он скажет или как повернет голову, и свет ей был не нужен. Альв мягко поднялся с соломенного тюфяка, на котором спал, вопросительно пошевелил бородой.
— Идем, — прошептала она едва слышно. Она боялась разбудить кого-нибудь из викингов, хотя и понимала, что те, уставшие до смерти, вряд ли проснутся и от крика.
В нише за задернутым пологом действительно стояла кровать, застеленная льняным бельем — неслыханная роскошь. На кроватях спали далеко не все. В Нордвегр такое могли себе позволить только хозяин поместья и его супруга, а остальные раскатывали свои постели как попало и где попало — на скамьях, если везло, на полу, если приходилось. В углу стоял светец с воткнутой щепкой и подставленной лоханью. Мягко ступая, Альв нырнул под полог и вскоре вернулся с угольком на ладони — от весла мозоли у него было просто каменные, нечувствительные даже к огню. Хильдрид со вздохом облегчения скинула пояс и куртку, потянула с себя рубашку. Помедлив, Альв обнял ее сзади, поцеловал в плечо, щекоча ее бородой.
— Ты устала?
— Я как раз и хочу отдохнуть, — зевая, ответила женщина, развязывая ремешок на штанах. — Как мне надоела неженская одежда. Хочу платье.
— Я тебе подарю.
— Ну, и что я буду с ним делать? Будет валяться в котомке.
— Ты противоречишь сама себе.