Я хотел спросить, где тут достать еду, но мой желудок (ладно, не совсем мой, но хотя бы не кошачий) меня опередил. Он громко-громко заурчал, заставляя нас с женщиной вздрогнуть.
— Вы голодны? — спросила женщина. — Лучше возвращайтесь в свою комнату — я принесу еды. Как раз время ужинать.
— Есть прямо в спальне? — удивился я. — Там даже нет обеденного стола. Что, в этом доме нет столовой?
Женщина моргнула. Оглядев меня с ног до головы, будто не веря своим ушам, и тихо произнесла:
— Неужто..? Да быть не может…
— Что вы говорите?
Она помотала головой.
— Ничего-ничего. Идём — я сейчас же подам ужин в столовой.
Она отправилась в дом. Пожав плечами, я отправился за ней.
Мы перешли в другое здание. Прошлись по коридору с кремовыми стенами и зашли в просторную комнату с большим низким столиком… На коленях так на коленях — я же не у себя дома.
А хотелось бы.
Это твой дом.
Наш дом.
Навсегда.
Я скривился, на секунду застыв. Как надоело! Ещё раз, и я действительно свалюсь.
Я упал за стол, пока женщина возилась где-то в боковой комнате. Затем она принесла столовые приборы — где ж ложки-вилки? Палки какие-то… Нужно приспосабливаться. Должна же у Сабуро быть мышечная память.
Пришлось подождать, но вскоре женщина принесла немного тёплого риса, овощи и рыбу. Скудненько. Ничего. Вдох — надо успокоиться. Ну и что, что я в совершенно непонятных условиях? Ко всему можно приспособиться. У степных племён три месяца прожил, и тут проживу — а там вообще сырое мясо руками ели.
Женщина ушла — хотя, я заметил, что она продолжает крутиться где-то за дверью и явно за мной наблюдает. Вздохнув, я приступил к еде.
В середине процесса меня прервал стук каблуков. Назойливое цоканье, будто за стенкой кто-то ходил туда-сюда. Затем оно стало ближе, и хозяйка туфель явно приблизилась к столовой.
И, судя по звуку, она застыла на пороге, уставившись на мою спину.
— Сабуро?
Я отложил палочки — и правда, мышечная память помогла, но я бы с радостью вернулся к нормальным приборам. Повернувшись, я оглядел женщину. Лет двадцать пять, не старше. Блондинка со странным неестественным отблеском волос и ярким макияжем. Она надула губы, думая о чём-то своём, когда мы столкнулись взглядами, и постучала по бедру своими длинными красными ногтями.
— Так это ты, Сабуро? — спросила она доброжелательнее, чем я от неё ожидал. Кто она? Одна из женщин Сейичи?
Я приветственно кивнул.
— Кто ж ещё?
Действительно, ну разве кто-то заподозрит смену душ в одном теле? Более того, не думаю, что мне поверят, если я об этом заявлю.
Женщина прошло к столу, качая бёдрами. Она опустилась на подушку напротив меня.
— Давно ты не выходил, — протянула она. — Разве ты не боишься? Что изменилось, мальчик?
Я качнул головой и уклончиво ответил:
— Должен ли я чего-то бояться?
Женщина пожала плечами.
— Раньше ты это делал. Что, если ты встретишься с братьями?
— Вот встречусь, тогда и увидим.
— Бедный мальчик, — вздохнула незнакомка. — Может быть, ты сошёл с ума? Я бы сошла. Сабуро, скажи, тебе нужен врач?
Я мотнул головой.
Кто она и что имеет в виду?
Перед глазами всё расплылось. Приступ головной боли заставил меня закрыть глаза и опереться на руку, чтобы не стукнуться головой о миску риса.
— Сабуро?
Мужчина лет пятидесяти, морщинистый, с пропитым лицом, сидел в перед своим ровесником с надменным выражением лица. Первый был богато одет и обнимал черноволосую даму в чересчур открытом платье. Второй выглядел куда проще, встав перед ним на колени.
— Ну что, Минами? Ты потянешь самостоятельное существование? — спросил первый и хрипло рассмеялся. — Я мог бы закрыть твой долг, но такие услуги не получают бесплатно.
— Господин Кикучи, — второй мужчина поклонился, утыкаясь лбом в пол тому, что сидел на возвышении. — Пожалуйста. Мы будем служить верой и правдой, но нашей семье очень нужны эти деньги. Ваш отец всегда нас поддерживал…
— Ну я же не мой отец. Его давно нет на этом свете, — собеседник глотнул что-то из маленькой расписной чарки. — И что мы будем делать?
Глава 3
— Ну, Минами, у тебя есть предложения? — господин Кикучи усмехается. — А вот у меня есть что-то на уме.
Минами поднимает голову, впиваясь взглядом в мужчину на возвышении. Он облизывает пересохшие губы и спрашивает:
— И что же это?