Сначала были фляжки. Конечно, пустые, хотя в паре штук нашлось по несколько капель тёплой болотного привкуса воды. Гранаты без взрывателей, но после отчаянного рытья и взрыхления песка в нише недостающие элементы были найдены. Запалы в гранатах с предохранителей снять. На всё про всё ушла минута, не больше, а за ближайшим поворотом отчётливо – даже не услышал, скорее, уловил – чьё-то напряжённое сопение. Замер. Враги, желающие его смерти, были там, и они знали, где он! Мягко говоря – вокруг не было тихо: ещё стреляли из оврага, обильно рвались мины в полукилометре от Лёшки. Но это было на грани слуха и интуиции – звук спешно скручиваемого колпачка. Знакомое уже, гадкое шипение горящего запала! И… две вылетающие из-за поворота траншеи немецкие гранаты!
В ответ, выстрелив взрывателями, через верх брошенные с двух рук, полетели оба Лёхина «подарочка». Сам же Алексей за мгновение до разрывов оказался на бруствере: под прицелом нескольких десятков торчащих из балки вражеских стрелков в трёхстах метрах от него. Но Лёшке было уже не до них! Не волновали они его! И гранатные взрывы не волновали! Мгновенье назад придуманный план – обрушиться на оглушённого взрывами противника сверху со штыком наперевес – пришлось кардинально поменять.
Ещё минуту назад он собирался геройски погибнуть в неравной борьбе с превосходящим числом противником. А теперь перед его взором открылась прекрасная перспектива «пожить подольше» в виде поднимавшегося в ста метрах позади тумана.
Так он ещё не бегал никогда! Отшвырнув в сторону бесполезную винтовку, словно заяц, меняя направления, Лёшка несся вниз по склону, ощущая на себе прищуренные взгляды разгорячённых боем противников. Казалось, пули физически сжимали воздух вокруг. Они не свистели – они осиным роем гудели и, злобно жужжа, со смачным чваканьем впивались во влажную землю под ногами бегущего красноармейца. Вот уже и сзади, из его окопа, застрекотала автоматная очередь. Хрустнув взорвавшейся на тысячи осколков фляжкой, мотнулся на спине пробитый вещмешок. Но он уже добежал – туманная завеса доставала до пояса, и Алексей нырнул в неё щучкой, как в реку. Затем, словно в детстве, играя в догонялки на воде, резко развернулся и поплыл, то есть пополз обратно, где облако тумана не поднялось ещё и до колен. И только там, устало уткнувшись воспалённым лбом в сырую землю, – замер. Ночь выдалась длинной…
Переждав стрельбу и немного отдышавшись, по-пластунски обратно: как бы прочёсывать не пошли. Затем, поднявшись, рысцой припустил к лесу. Направление угадывал по звукам редких уже миномётных разрывов, всё ещё раздававшихся впереди. Других ориентиров не было – туман…
Перед самыми зарослями напоролся на своих. Два красноармейца, наставив на Лёху винтовки, дружно щёлкнули затворами. Уже привычно упал, перекатился. В тот же миг дуплетом грохнули выстрелы. Заорал матом, опять перекатился. Выстрел раздался один. Тишина. Затем знакомый голос позвал:
– Эй! Ты живой там?
– Добить решили? – наливаясь яростью, в землю спросил Алексей.
– Мы думали, немцы! Не обижайся, иди сюда. Нам помощь нужна…
Встал злой, подошёл…
Ярость ушла. Маленькая воронка от разрыва мины медленно наполнялась водой. Верзила санитар с оторванной по щиколотку ступней, боец на носилках с налившейся кровью повязкой на животе и ещё один носильщик – мёртвый. Живые с винтовками, между ними три гранаты РГД.
– Надо бы батальон догнать, ребят вернуть, нам помочь надо! – показал взглядом на валявшуюся рядом оторванную в сапоге ногу санитар.
– Может, вас до леса дотащить сначала? – неуверенно предложил Алексей.
Ухватившись за жердины носилок, тяжело сопя, Лёха подходил к спасительному лесу. За ними, опираясь на винтовку, молча скакал одноногий санитар. Метров за тридцать от деревьев пришлось подниматься вверх по склону. Тумана там не было…
Первый разрыв ухнул впереди. Второго Лёха не слышал – просто стало темно. Очнулся быстро; над землёй ещё клубился вонючий дым от сгоревшей взрывчатки. Сел. Тишина. Боец на носилках мёртв. Мина рванула у его ног, разворотив носилки и тело бедолаги по пояс. Санитар, жутко посечённый осколками, лежал рядом. Рот его открывался, парнишка, сплёвывая кровавую пену, что-то говорил, только не было у Лехи больше слуха! Не слышал он его…