– Есть, да не про твою честь! – Встав на ноги, заводила вразвалочку, с вызовом подошёл к Алексею. – Тебе ни еда, ни вода уже не поможет. Ты труп! Только мучиться дольше будешь! А так, глядишь, к утру и отойдёшь.
– Серёга! – попытались возразить носильщики.
– Что Серёга? Вы всё, что вам доверили, и оружие, и этого, – солдат мотнул головой в сторону Лёхи, – побросали! А я сохранил! С вами поделился, сидите жрёте теперь! А этому мертвяку ходячему уже и не надо ничего. От него вон, тухлятиной за версту воняет. Ему попа надо, а его-то у нас и нет! Иди дальше, сержант, – может, найдешь…
Солдат ловким движением расстегнул на Алексее ремень с ножом, лопаткой и лежащей в гранатном чехле половинкой бинокля.
– Ножик твой нам тоже пригодится, сало вон порезать нечем, а тебе он без надобности – нет у тебя сала! – рассмеялся солдат и, презрительно скорчив губы, продолжил, – Пшол вон…
Дальше был туман. Лёха, чувствуя, как слабеет, падая от боли и усталости, шёл, не разбирая дороги. Не заботясь о скрытности. Не зная куда – главное, чтобы заходившее солнце было сзади. В сгущающихся сумерках неожиданно, видимо, подсознательно двигался на шум, набрёл на заполненную немецкой техникой дорогу. Не думая и не боясь – хуже не станет, – вылез на насыпь. Скрип тормозов, гортанный приказ немецкого офицера из кабины – двое солдат, спрыгнув на землю через борта грузовика, оттащили Лёшку к обочине и, пинком придав ускорение, отшвырнули в кювет. Но Лёха не сдавался! Отлежавшись, на четырёх «костях» пополз обратно! На дороге кое-как встал на ноги, сделал шаг… и был тут же сбит машиной. Отлетел в пыль перед грузовиком, попытался подняться – не смог, устало завалился набок. Через пару секунд почувствовал чьи-то руки, грубо схватившие его за штаны и гимнастерку, бросок, оглушительный удар о доски кузова. Брезгливый возглас: «Фу-у-у, шайзе», дружный гогот и ноги сидевших у бортов солдат на своей спине…
Уже в темноте машина, нырнув носом в кювет, притормозила. Лёшку, подхватив под мышки, перебросили через борт. Попытались поставить на ноги. Не получилось: безвольной тряпичной куклой «стёк» на землю у колёс грузовика. Но если тело ему не принадлежало полностью, то сознание урывками возвращалось: вокруг него, лежащего на земле, шёл спор по-немецки. Наконец разговоры прекратились, и грузовик, хлопнув дверцами, уехал.
Минут через пять подошли двое. Схватив за руки, за ноги, переложили в носилки. Палатка, тусклый свет двух керосинок. Разогревая воду, зашипел примус. Чьи-то руки, без жалости режущие многострадальные штаны, снимающие гимнастёрку, остатки белья. Тёплая вода в тазу, влажные тряпки, протирающие тело, постепенно приближающиеся к раненой ноге. Повязки на ней уже не было – потерялась. Касания тряпкой вокруг раны заставили вздрогнуть, снова забиться в ознобе. Успокаивающая немецкая речь. Тёплая рука на лбу…
Хрюкнув, запустился бензиновый генератор за палаткой – внутри стало светло. Большой взрослый дядька в сером блестящем переднике затушил керосинки. Второй, такой же здоровый и такой же старый, посмотрев на закипающую воду в блестящей кастрюльке, нырнул в темноту ночи. Через пару минут пришли двое – тот же дядька и недовольный молодой очкарик с заспанным лицом. «Доктор», – догадался Алексей. Врач между тем, не церемонясь, потрогал рану, понюхал и, неодобрительно покачав головой, помыв из кувшина руки, достал шприц. Уколов Лёха почти не почувствовал, как, впрочем, и всего дальнейшего действа. Видел только брызги гноя с кровью на прорезиненом халате врача, да сильно колыхалась нога, когда один из санитаров, вспотев от напряжения, щипцами выдирал из кости осколок, весело звякнувший в конце концов об дно ванночки. Потом доктор зачем-то кромсал рану скальпелем, запихивал в неё пропитанную марганцовкой марлю, перевязывал, но Лёшка, освобождённый от боли, этого уже не видел.
Глава одиннадцатая
Ночь прошла. Просто – прошла! Пролетела! Без судорог, озноба, жара, боли. Закрыл глаза в операционной палатке, открыл в палатке, заставленной больничными койками. Большой палатке – постелей на двадцать, почти все пустые, со свёрнутыми в изголовье матрасами. В дальнем углу сидели четверо немцев, в исподнем. Увидев проснувшегося Алексея, не спеша подошли, о чём-то переговариваясь между собой, уселись на соседнюю кровать.
– Российский? – спросил низкорослый, коренастый паренёк с красным от ожога лицом.
– Да, – аккуратно подтягивая раненую ногу, попытался присесть на постели Лёха, но, обнаружив, что лежит под одеялом совершенно голым, передумал.