На Лёшкин с подковыркой вопрос о «спасенных» уже Франции, Голландии, Греции и стран иже с ними – собственно, от кого?! Собеседники долго орали про «швайн» Черчилля, настроившего «Ойропу» против мирного, немецкого народа. Сам же Алексей, при попытке узнать его мнение по данному вопросу, обострять ситуацию не стал.
– Я знаю, чего они не поделили! – медленно, давая Питеру время осознать и перевести товарищам свою речь, многозначительно тыкая указательным пальцем в небо, начал Лёха. Немцы, напряжённо слушая, сгрудились вокруг красноармейца. – Усы у них разного фасона, вот и выясняют, у кого краше!
Гогот, разнесшийся над грудой вещей, заставил выглянуть из палатки доктора. Подойдя к подскочившим при виде офицера солдатам, полюбопытствовал. Объяснили. Отсмеявшись, велел по одному заходить для осмотра и перевязки ран.
Лёшкина нога врачу понравилась. Наложив свежую повязку, отправил на погрузку наконец-то подошедших подвод. Четыре небольших телеги с красными крестами на изорванных, выцветших тентах не вместили в себя и трети заготовленного имущества.
Распсиховавшись, доктор, оставив для пригляда за хозяйством санитаров, Питера и Алексея, с остальными легкоранеными солдатами, несмотря на позднее время, отправился вслед за обозом. Выбивать у начальства нормальный транспорт. Старшим в их команде был назначен второй санитар по имени Ганс. Солдаты, распределив между собой время ночного дежурства, выпили по кружке кофе с покрытым размоченным в воде сахаром хлебом и отправились спать. Лёху от ночного бдения благоразумно освободили: уж он бы им наохранял! А что? Осколок извлекли, опухоль с ноги почти спала, рана не гноилась – пора и честь знать! Нет, убивать он никого не собирался, всё же люди к нему отнеслись хорошо, а вот оружие ему было нужно. И карабин этот пришёлся бы как нельзя кстати. Но была проблема: он был один, а потому всегда у часового. Немецкого, дисциплинированного часового.
«Надо будет ночью до ветру сходить, глянуть, может, кто заснёт. Тихо вокруг – чего, спрашивается, глаза драть?!» Это были последние Лёшкины мысли, потом наступил сон…
Утром его разбудил Питер. Пели птички, радостно светило солнце. Завтрак, в виде вечного кофе, палки высушенной колбасы и горбушки хлеба, был готов, немецкий народ весел и разговорчив. Чего не скажешь об Алексее: план его побега с треском провалился! Хотя… не сказать, что его кто-то здесь держал: видимо, немцы думали, что Лёха сам к ним прибился, от безысходности, и бежать никуда не собирался. Однако возникал вопрос об их реакции на Лёшкино желание уйти. Вполне могли и под арест посадить, с них станется, одно слово – фашисты.
После еды шанс на свободу, пусть и без оружия, представился вновь: Ганс отправил Питера и Алексея в лес собирать хворост. Надо сказать, мысль о побеге уже не давала Лёшке покоя; принятое накануне вечером решение созрело, разрослось, распирало изнутри, заставляя нервничать и излишне суетиться. Постоянно казалось, что немцы начали посматривать в его сторону с подозрением.
В ту же развалившуюся телегу запрягли пораненную лошадь, что всю ночь паслась неподалёку. Из оружия легкомысленно взяли по топору. А чего, спрашивается, бояться, когда вокруг, куда ни глянь, германские войска наступают?! И не спеша, приноравливаясь к Лёхиной хромоте, двинулись в направлении деревьев. По дороге немец рассказывал Алексею о своей родне, лишениях, выпавших на их долю. Поляки конфисковали семейную землю, дом, скотину и другое имущество, заставив зажиточных крестьян, перебиваясь с хлеба на воду, за гроши, гнуть спину на своих польских соседей. Горбатиться за баланду. Ухаживать за своей же скотиной, обрабатывать свой же надел. За это время от голода и болезней у Питера умер отец и два младших брата.
Лёшку, на протяжении всего рассказа, искренне сочувствующего страданиям немецких семей в Польше, разочаровало продолжение: после освобождения и восстановления справедливости Питер с группой таких же мальчишек, как и сам, зло мстил полякам за былые обиды, сжигая дома бывших соседей, насилуя женщин, убивая их мужей. Да так увлеклись, что чуть не угодили в тюрьму, от которой их спас срочный уход в армию. Спас, однако, ненадолго: двое из его бывших подельников сгорели в бронетранспортёре. Питера выбросило наружу, лишь обожгло – из всего экипажа и десанта выжил он один.
Добравшись до зарослей, принялись собирать хворост. За каждой новой охапкой Лёха отходил от немца всё дальше и дальше, пока не решился: бросил на землю собранный сушняк и юркнул в кусты.