Свобода встретила Алексея чёрным винтовочным дулом, с болью уткнувшимся в щеку. Оглушительно громко клацнул затвор. Испуганные, расширенные глаза не знающего, как поступить, чумазого красноармейца…
– Тихо. Не стреляй. Я свой. Рядом немцы, – как можно спокойнее сказал Алексей, ладонью отводя в сторону от лица ствол оружия.
Следующее движение бойца предугадать было несложно: курсы штыкового боя у них были одни, а потому, резко уйдя вниз, Лёшка пропустил над собой увесистый приклад трёхлинейки, по задумке неизвестного солдатика летевший ему в голову. Поднырнул за спину к неумехе и, перехватив винтовку двумя руками, ей же слегка придушил противника. Затем, зафиксировав победу, ослабил хватку.
– Говорю же, свой я! Успокойся! – повторил Алексей.
– Отпусти, – прошипел боец. – Не буду больше.
Лёшка отпустил и… пожалел: ствол оружия упёрся ему в грудь.
– Иди, – мотнул головой в сторону телеги с хворостом солдат.
– Там немцы, – попытался не подчиниться приказу Алексей.
– Не немцы, а немец. И ты сюда с ним пришёл! – брезгливо сплюнув Лёхе под ноги, высказал осведомлённость красноармеец. Выбора не было – пошли…
Питер со свёрнутым набок, сломанным носом сидел у телеги. Сзади, направив в спину пленному трёхгранные штыки, стояли два крепких бойца с трёхлинейками. Ещё пятеро ребят расположились поодаль; у них Алексей оружия не видел. Перед немцем с наганом в руках стоял пехотный капитан. Вопросительный взгляд на Лёху. Дуло нагана от головы Питера плавно нацелилось в Лёшкину грудь. Курок взведён. Конвойный сзади резво переместился с линии огня чуть правее. Не отрывая взгляда от указательного пальца капитана на курке пистолета, Лёха жалобно «запел»:
– Меня позавчера немцы подобрали, с осколком в ноге. Прооперировали. Только встать смог, заставили дрова собирать – фашисты! Думали, раненый – не убегу! А я как до леса дошёл, так сразу и рванул. Он свидетель, – мотнул назад головой Алексей.
Командир перевёл взгляд на конвойного. Рука с наганом чуть ослабла.
– Ну да, – подтвердил из-за спины боец, – он вязанку бросил и драпать начал, только я не дал ему убежать! Арестовал!
Перечить сильно преувеличивавшему свои достоинства солдатику Лёшка не стал, а, переведя взгляд на Питера, продолжил:
– Он тоже пленный. Поляк он.
– Ни естем полякем! Естем немцем! – гордо задрав подбородок, «прошамкал» разбитыми губами Питер.
Капитан удивлённо посмотрел на Алексея.
– Он контуженный. Больше года его в плену держат. Дурачок он, от ранения думает, немцем стал теперь, – продолжал самозабвенно выгораживать Питера Лёшка.
– Снимай китель, – обращаясь к немцу, принял решение командир. Не расстёгивая, через голову, парень стащил с себя форму. Равнодушно протянул скомканную ткань капитану.
– Коли! – тихо прозвучала команда красноармейцам.
Умер Питер быстро. Хватило нескольких резких ударов штыками в спину, и распластавшееся на траве тело, перестав семенить ногами, с длинным выдохом – затихло.
Принялись за Алексея: кто, откуда, как попал в плен. Обрабатывал его капитан долго. По нескольку раз задавая одни и те же вопросы, пытался поймать на мелочах, несостыковках. Не получилось. Уже в конце допроса Лёшка вспомнил о документах. Достал из кармана, протянул командиру.
– Идиот! Раньше чего не показал?! Время на тебя трачу! – казалось, ещё сильнее разозлился капитан.
– Испугался я! Забыл. Вон вы поляка как, не задумываясь, закололи, – показав глазами на мёртвого Питера, решил не отступать от прежней версии Алексей.
– Соврал он тебе. Немец – это, – показывая пачку вынутых из кармана кителя бумаг, проронил капитан. – Да и ожоги у него свежие. Были…
Затем был краткий расспрос о лазарете: сколько человек охраняет, какое оружие, что осталось из медикаментов, много ли провизии… Последняя интересовала особо. Лёшка честно рассказал о двух дядьках-санитарах при одном карабине. Пустых палатках. Медицинских пробирках в деревянных ящиках. Нескольких коробках консервированной гороховой каши. Сухой колбасе и таком же сухом хлебе. Зря он о еде так подробно – похоже, это и стало причиной принятия решения о захвате санчасти.
Шли вдвоем – боец по имени Андрюха, напяливший поверх гимнастёрки китель покойного Питера, и Алексей, вооружённый зацепленной сзади за штаны лимонкой. Винтовка Андрея лежала на телеге, среди валежника. Была у них ещё одна граната – РГД и по топору в руках, но это скорее как реквизит – для полноты образа дровосеков. Сзади, прячась в нескошенной траве, согнувшись в три погибели, прикрываясь повозкой «лесорубов», насколько могли скрытно двигались остальные бойцы отряда.