– Я же хотел на топор поменяться! Вы сами обзываться начали! – снова начал терять уверенность в себе Алексей.
– Сокира?! А её в соседнем дворе украв?! Чтобы меня потом сусиди заганьбили?! – в гневе, путая слова, голосила не на шутку разошедшаяся баба.
Дверь за спиной хозяйки рывком открылась. В хату влетел здоровый, усатый дядька – видимо, муж.
– Гляди, Степа, який нине грабижник пошев! Идейный! – с ехидцей прокомментировала ситуацию хозяйка.
– Да я променять топор на еду только хотел! – возмутился, обращаясь к хозяину, Лёшка. – А она сразу обзываться давай!
– Ага! Небось, тоже – уворованный?! Что-то я не видала, чтобы красноармейцам топоры выдавали?! – распаляла себя и мужа неугомонная скандалистка. – Дите вон напужал, пихался…
Эти слова стали последней каплей в чаше терпения Степана. Коротко рыкнув, мужик, отпихнув в сторону жену, сжав кулаки, кинулся на Лёшку. Кинулся и через секунду, получив короткий удар прикладом карабина в лоб, чуть выше переносицы, молча завалился навзничь. Зацепив в падении ведро с посудой, сорвав дверные занавески, опрокинув на себя кухонный стол. Крынка, брызнув на стены простоквашей, с грохотом разлетелась на куски. Баба, всхлипнув, рухнула на колени рядом с телом мужа. Пацанёнок, в ярости сжав кулаки, молча бросился на Алексея. Был пойман, развёрнут и бесцеремонно, пинком под зад, отправлен в комнату к бабушке с ревущим младенцем.
– Что? Докричалась?! – зло бросил тётке Лёшка. – Хлеба пожалела?! Хорошо тебе теперь?
– Михась, беги за дядькой, обскажи там всё… – лёжа распорядился быстро пришедший в себя Степан. – Теперь тебе конец, большевичок! Леса здесь наши, всё равно далеко не уйдешь!
Хлопнула дверь за убежавшим парнишкой. Тётка, задрав голову, с насмешкой, гордо посмотрела на растерянного Лёшку. Степан, потирая ушибленный лоб, сел.
– Мне конец – значит, и ей конец! – наставив на бабу карабин, передёрнул затвор Алексей. – Увижу погоню – пристрелю жёнку! Сам же сказал, мне терять нечего, а не станете гнаться – через час отпущу до хаты!
Надменная улыбка на лице хозяйки исчезла. Грубым тычком ствола в спину заставил женщину подняться и, продолжая давление, направил к выходу.
– Хоть волос с жёнкиной головы упадёт, шкуру с живого спущу! – напутствовал Лёшку с трудом поднимавшийся на ноги Степан.
– Сам решай, упадёт или нет, – скрываясь за дверью, проронил в ответ Лёшка.
По тропке войдя в лес, метров через пятьсот быстрого шага велел взбалмошной бабе свернуть в заросли. Но та, мотивируя тем, что пошла босая, колоть ноги отказалась наотрез. Спорить не стал – решил уйти от села ещё подальше, бросить тётку и начать путать следы. А чего? Дело уже привычное – как заяц, мать его.
По дороге разговорились. Лёха убрал карабин за спину. Маринка, как звали негостеприимную хозяйку, перестала бояться. Сменила гнев на милость и игривым уже тоном пыталась шутить над Лёшкиным внешним видом. Оно и, правда – гимнастёрка со рваными локтями, в нескольких местах изорванная на спине. Одна штанина разошлась по шву, обе стесаны на коленях. Дырявый ремень со свастикой, соломенная шляпа… Защитник Родины, блин!
За несколько дней вынужденного одиночества отвыкнув от общения, Алексей был поражён обилием слов, что вывалила на него попутчица. И как им при немце хорошо будет, и как ей нелегко с мужем-лодырем живётся, и про его полюбовницу, «подлюку» Галку из соседнего села, и про то, что она его любит, а он её нет, и как он пьёт с братом, а её потом гоняет…
Через полчаса скорого шага, устав от вороха проблем, нежданно сваленных на его голову, решил попрощаться досрочно. Уж больно шумна была Маринка. Силком, заставив отойти от тропы метров на сто в сторону, у вырванного с корнем громадного дуба, в окружении молодой поросли встали.
– Всё, иди домой! – стесняясь глядеть на раскрасневшуюся от быстрой ходьбы, дышавшую полной грудью симпатичную ещё женщину, отвёл в сторону глаза Алексей. – И извини, если что! Не хотел я так, со Степаном твоим…
– Ага! – придвинувшись к Лёшке вплотную, прошептала пахнущая молоком и домом Маринка. Рука её ухватилась за мгновенно отвердевшее до каменного состояния причинное место Алексея. – И охальничать меня не хотел? Само получилось?
Затменье! Одним движением, уперев в ствол лежащего дерева, развернул бабу спиной к себе. Задрал на спину юбку, расстегнул штаны и… направляемый женской рукой, со стоном – вошёл!
Вошёл и оконфузился. С воем извергся через пару качков бёдрами. То ли напряжение сказалось, то ли воздержание? То ли всё сразу? Из-под задранной на голову юбки раздалось хихиканье:
– Всяко было, но так любиться ещё ни разу не приходилось! Как комарик вколол…