– Мой первый большевик! – хвастаясь, мотнул головой в сторону убитого красноармейца Вайс.
– Ты случайно попал! – зло, глядя на товарища, сплюнул на землю Эрих.
– Это не я случайно попал, это ты косоглазый, – чувствуя накатывающую при виде убитого им человека дрожь, пытался шутливо задираться с приятелем Вайс.
– Вайс? А давай я этого тоже убью?! Будет у нас по одному русскому на счету – всё честно! – Голос Эриха взволнованно задрожал. Карабин, уставившись стволом в грудь пленного, привычно упёрся в плечо хозяина.
– Ты сумасшедший, Эрих?! Он больше не бежит! Он сдался!
– Но бежал же? Значит, есть за ним грех! Может, он комиссар, а? Может, это они тех курьеров убили? Вайс, война скоро кончится! Где мне ещё доведётся убить русского? Что я расскажу братьям, папе?! Что служил регулировщиком в чёртовой жандармерии?!
– Хорошо, делай, как хочешь. Только быстро, – зажмурившись, сдался друг.
«Коммунист», слушая разговор товарищей, стоял спокойно, как бычок на заклании. И лишь в последний момент, увидев взгляд прицелившегося ему в грудь Эриха, заподозрил неладное, пытаясь что-то объяснить, шагнул навстречу своему палачу…
…Дед, получив плёткой по «морде» от офицера, хлюпал носом в сторонке. Толпа баб на площади быстро прибывала. Трое до нитки мокрых фашиста, не обращая внимания на своего командира, хохоча, продолжали обливаться водой, гоняя друг друга вокруг автобуса. Фельдфебель подошёл к успокоившемуся водителю; отвернувшись, о чём-то мирно беседовали, курили. Ребята рядом с Лёшкой испуганно «поскуливали».
– Ком цу мир, – указал хлыстом на Алексея офицер.
Лёха подошел. Ощущая холод от штык-ножа под рубахой, встал по стойке смирно в метре от вражеского командира.
– Зольдат? – криво ухмыльнулся немец.
– Так точно! Старшина Крайнов! – по-уставному отрапортовал Алексей. И… дружелюбно улыбнулся в ответ.
– Цайг ми дайне зольдатен!
Лёшка непонимающе уставился на офицера. Тот, поморщившись, протянул вперёд свои руки.
– Мах!
Неуверенно повторил за немцем движение. Тот, довольный, принялся внимательно рассматривать Лёхины, в лопнувших мозолях, грязные ладони. Понюхал. Сморщившись от навозного запаха, брезгливо отстранил руки от себя. Снова ухмыльнувшись, жестом приказал снять рубаху. Получив одобрительный кивок и ответную улыбку, уставившись в глаза Лёхе, замер в ожидании.
Мир вокруг Лёшки – застыл! Удары собственного сердца заглушили звуки! Разглядывая фашиста в упор, взгляд выхватывал отдельные картинки: опущенная правая рука с плетью, закрытая, на ремне, пистолетная кобура. С откинутым прикладом, свободно висящий на правом же плече, со взведённым, поставленным на предохранитель курком автомат…
Продолжая с улыбкой снимать рубаху, неуклюже покачнулся – сделал полшажка к немцу. Придерживая левой рукой за ножны, мгновенно вынул из-под полы штык-нож. Ещё раз, шагнув, придвинулся вплотную и… нанёс удар! Со всей силы – снизу вверх, в белую марлю, чуть выше кадыка. Нож, войдя в горло по рукоятку, уткнувшись в кость, замер. Офицер вздрогнул и, больно ухватившись левой рукой за предплечье Алексея, с протяжным стоном, начал заваливаться назад. Лёха не дал. Приобняв умирающего за талию, аккуратно посадил немца на землю. Прикрываясь телом, сел сам. Завладел автоматом…
Фашист, забрызгивая Лёшкино лицо пузырившейся изо рта кровью, давясь, принялся кашлять. Стоявший у автобуса фельдфебель обернулся. Ему досталось первому: три пули из шести, разворотив лицо жандарма, обрушили старого служаку на землю. Остальной свинец ушёл в небо.
Шофёр был следующим: выгнувшись дугой от хлестанувших по спине пуль, водитель автобуса, перебежав через дорогу, укрылся в кювете.
Один из безалаберно игравших до того солдат, ловко перекатившись по траве, подлетел к куче с оружием и амуницией. Он уже взвёл курок своего МП, когда, взрыхлив вокруг землю, фашиста настигла длинная автоматная очередь поднявшегося на ноги Алексея. Уткнувшись головой в траву, немец обречённо завыл.
Последние патроны из магазина Лёшка всадил в спину ещё одного, убегавшего вслед за водителем вражеского солдата. Не добежал – запутавшись в ногах, рухнул в дорожную пыль, замер.
Остался один. Совсем ещё мальчишка, плача, ничего не предпринимая, немец сидел на земле и, показывая, что безоружен, протягивал к Лёхе свои руки. Не спуская с противника глаз, без суеты, склонился над бьющимся в конвульсиях офицером. Достал из подсумка полный магазин – перезарядился. И… прицелившись, коротко, рубанул по молившему о пощаде противнику.
Услышав тяжёлую поступь за спиной – присев, оглянулся! Из-за угла ближайшей хаты, метрах в тридцати, обеспокоенные стрельбой, выскочили ещё два вражеских солдата. Выскочили и напоролись на несколько коротких, пока не опустел второй магазин, очередей Алексея. Всё – затихли!