Дежурная, по-своему поняв вопрос, кокетливо повела плечом:
— Нет, почему? Вы мужчина видный…
— Да я не о том вовсе спрашиваю, — рассмеялся Трофимов. — Мне непонятно, почему вы так меня испугались? Что я — серый волк, что ли?
— Какой же вы серый волк? — ободренная его смехом и тоже смеясь, сказала дежурная уже смело, с откровенным любопытством взглянув на Трофимова. Она отперла дверь и посторонилась, пропуская его вперед.
Номер, носящий сразу два громких названия — «люкс» и «депутатский», — оказался маленькой, светлой комнатой, заставленной старинной мебелью: зеленым плюшевым диванчиком и множеством кривоногих круглых кресел.
— Что же вас все-таки во мне испугало? — снова спросил Трофимов у дежурной.
— А ничего! — независимо и не без озорства сказала девушка. — Просто строго очень на меня посмотрели… Вот и все!
— Ах, вон оно что! Тогда прошу прощения.
Дежурная отошла к дверям и вдруг ласково, как, наверно, говорила ее мать, встречая приехавших к ним в деревню дорогих гостей, сказала:
— Живите у нас подольше.
Сказала и, смутившись, выбежала из комнаты.
Улыбаясь, прислушивался Трофимов к ее удаляющимся легким шагам. Вот где-то внизу прозвучал ее голос: «Дуняша! Дуняша! Беги к директору, скажи…»
Что должна была сказать Дуняша, Трофимов не расслышал. Он прошелся по комнате и остановился у открытого окна.
Сразу же по другую сторону улицы начиналась базарная площадь. Там царило то шумное оживление, какое бывает на весенних базарах, когда после долгой и суровой зимы приходит наконец желанное тепло и в город съезжаются колхозники из самых отдаленных уголков района.
И Трофимова потянуло на улицу, на солнце, захотелось поскорее познакомиться с городом, где предстояло ему жить и работать.
3
Зал заседаний Ключевского народного суда был переполнен.
Прокурор Михайлов, немолодой грузный человек, оторвал взгляд от разложенных перед ним бумаг и посмотрел в глубину зала. Оттуда на него были устремлены сотни внимательных, ожидающих глаз.
«Почему сегодня так много народу? — подумал прокурор. — Дело как дело — ничего особенного…»
— Подсудимый Лукин, встаньте, — сказал судья.
Высокий молодой парень, сутулясь и стараясь ни на кого не смотреть, поднялся со своего места за барьером.
Вглядываясь в его виноватое, застывшее от нестерпимого стыда лицо, Михайлов вспомнил, как несколько дней назад к нему пришла целая молодежная делегация с требованием устроить над Лукиным что-то вроде показательного процесса.
Какой там показательный процесс! Достаточно и того, что он, Михайлов, согласился лично участвовать в рассмотрении этого, на его взгляд, несложного дела.
«Но почему же все-таки оно вызвало в городе такой интерес?» — задал себе вопрос Михайлов.
Он перелистал лежащие на столе бумаги.
«Подсудимый — Лукин Константин Иванович, 1926 года рождения, шофер комбината. Потерпевшая — Лукина Татьяна Павловна, 1928 года рождения, лаборантка на обогатительной фабрике. Так… Другой потерпевший — ее отец, Павел Андреевич Зотов…»
«Зотов?.. Зотов?.. Ах, вот оно что! Ведь этот Зотов — старейший мастер комбината, известный в городе человек. Да и Лукины — кто же в городе не знает старого Лукина, мастера по лесному сплаву, охотника, уральского краеведа? Нашла коса на камень! Впрочем, дело-то само по себе ясное: хватил парень лишнего, повздорил с женой, ударил ее, оскорбил вступившегося за дочь старика, а теперь и стыд и раскаяние… Но вот прямо и честно признать свою вину не желает. Мальчишка! Да как он смел про гордость здесь говорить?»
Прокурор всем своим грузным телом повернулся к подсудимому.
— Так что же, признаете вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?
В это время в зал вошел Трофимов. Никто не обратил на него внимания. Молодая женщина, возле которой он остановился, отыскивая свободное место, подвинулась, и Трофимов сел рядом с ней.
— Я был пьян, — тихо, но с упорством, видно уже не в первый раз произнося одну и ту же затверженную фразу, сказал подсудимый. — Я ничего не помню.
— А почему же свидетели отрицают это? — ожесточаясь, возвысил голос прокурор.
— Свидетели сговорились показывать против меня, — еще тише и еще ниже опустив голову, произнес Лукин.
— Константин! Говори правду! Правду говори! — послышался из глубины зала глухой мужской голос. — Не унижайся до лжи.
Подсудимый испуганно глянул в сумрак зала и вдруг, точно переломив что-то в себе, выпрямился и дерзко, с вызовом, крикнул:
— Говорю, как было!