— Да и мы с вами понемногу знакомимся, — добродушно отозвался Антонов. — А, видно, задел я вас тогда за живое — до сих пор помните!
— Помню, помню и не собираюсь забывать…
— Ну, пойдемте, злопамятный вы человек, к нашему председателю.
Антонов осторожно постучался в дверь председательского кабинета и, пропуская вперед Трофимова и следователей, торжественно объявил:
— Сам прокурор района, Анна Петровна, прибыл!
Из-за стола навстречу Трофимову поднялась невысокая, по-девичьи хрупкая женщина с гладко зачесанными и собранными на затылке в узел седеющими волосами. На лацкане ее жакета рдел маленький, будто застывший на стремительном ветру флажок депутата Верховного Совета страны.
— Вот какой гость к нам пожаловал! — весело сказала Осокина. — Сам районный прокурор! И строгий! Сразу видно, что прокурор.
Осокина улыбнулась. Улыбка у нее была чудесная. Немолодое лицо ее вдруг помолодело и похорошело.
— А у меня к вам просьба, товарищ Трофимов, — сказала она.
— Какая?
— Отдайте мне вашего Громова. Что он за следователь, судить не могу, а бухгалтер колхозный из него бы вышел стоящий.
Все рассмеялись.
— Сейчас мы и решим, какой он следователь и какой бухгалтер, — сказал Трофимов. — Прошу, товарищи, — он посмотрел на Осокину и Антонова, — принять участие в нашем разговоре. Докладывайте, товарищ Громов.
— Готов. — Громов подождал, пока все уселись. — Товарищ младший советник юстиции, — начал он и, не спеша раскрыв свою папку, достал из нее какую-то бумагу. — Вот обыкновенная выписка из бухгалтерской книги бывшего колхоза «Огородный» о продаже двух тонн ранних овощей. Тут у меня копия наряда, счет, — словом, все, как полагается. — Громов снова порылся в своей папке. — А вот акт о порче двух тонн ранних овощей в искровском сельпо. — Громов чуть помолчал, обвел всех присутствующих вопросительным взглядом и спросил: — Какой отсюда напрашивается вывод?
— Вывод ясный, — сказала Осокина. — Колхоз по договору отпустил нашему сельпо две тонны ранних овощей, а там замешкались, не обеспечили хранением, — вот овощи и испортились.
— Верно, — согласился Громов. — Такой именно вывод и напрашивается, но…
— Плох тот следователь, который торопится с выводами, — сказал Антонов.
— И это верно, — согласился Громов. — А еще хуже тот бухгалтер, который забывает про числа месяца, что проставлены у него на бумажках. — Громов подошел к Трофимову и положил перед ним на стол свои документы. — Ведь что, товарищ Трофимов, любопытно: наряд об отпуске колхозом двух тонн ранних овощей помечен двадцатым апрелем, а акт магазина о порче — двадцать третьим апреля. Скажите, Анна Петровна, могут ли овощи, пусть даже парниковые, испортиться за три дня, да так, чтобы их надо было списывать по акту?
— Нет, не могут, — ответила Осокина.
— Какой же вывод напрашивается теперь? — спросил Антонов.
— А вывод таков: две тонны овощей, проданные колхозом, испортились в неправдоподобно короткий срок. А если бы вам сообщили, что эти же самые две тонны овощей уехали из колхоза в город? Что бы вы на это сказали, товарищ Антонов?
— Сказал бы, что чудес не бывает.
— Правильно. Не бывает. — Громов достал из своей папки еще один документ. — Вот, товарищи, выписка о продаже «Огородным» ранних овощей в прошлом году. Читаем: в апреле продано ранних овощей две тонны. Отступаем еще на год — та же цифра. Как будто бы все правильно: каждый апрель в течение трех последних лет колхоз «Огородный» продавал по две тонны парниковых овощей. Отлично! Но что интересно?.. Мой хороший знакомый и тезка, здешний пасечник и огородник Василий Алексеевич Зачиняев, рассказал мне, что в ночь с двадцатого на двадцать первое апреля к его парникам была подана грузовая машина, на которой приехал неизвестный ему человек, и те самые две тонны овощей, что были проданы искровскому сельпо, уехали в город.
— Те самые? — удивился Антонов.
— Да, те самые!
— А доказательства? — спросил Трофимов.
— Доказательства в расписке, которую потребовал Зачиняев, когда выдавал овощи.
— Где же она?
— При погрузке овощей присутствовал бухгалтер «Огородного» Кочкин. Он взял эту расписку у Зачиняева, и она исчезла.
— Исчезла?
— Да. Спрашиваю у Кочкина, где эта расписка, а он отвечает, что расписки, о которой говорит Зачиняев, вовсе и не было. «Что ж, — спрашиваю, — выходит, Зачиняеву все приснилось?» — «Нет, — говорит, — не приснилось. Машина, действительно, была, ее завмаг нанял, овощи увезла, но не в город, а в искровское сельпо. Пожалуйста, вот расписка от завмага». Хорошо. Вызываю его. «Давали, — спрашиваю, — вы эту расписочку Зачиняеву?» — «Давал, — говорит, — при Кочкине давал, он это хоть сейчас подтвердит». — «А как могло случиться, что Зачиняев вас не признал? Вы же друг друга много лет знаете?» — «В плаще был, — отвечает, — в капюшоне — вот ночью и не признал». — «А по голосу, неужели и по голосу не узнал?» — «Мы с ним не разговаривали, — отвечает, — погрузились — и все». Так правды я и не добился. Зачиняев же клянется и божится, что человек, который дал ему расписку, был не завмаг. Хорошо. «А какие, — спрашиваю, — приметы у этого человека?» — «Клеенчатый плащ, капюшон — вот какие приметы. Лица в темноте не разглядел».