— Ага! Убедились! — торжествующе сказал старик. — Вон они, те самые абрикосовые саженцы, уже привились. — Чуклинов подхватил Трофимова под руку и повел его в сад. — Степан! — крикнул он. — Иди, я тебя с дружком своим московским познакомлю!
— Иду, иду, — послышался из-за деревьев голос, и Трофимов увидел идущего к ним по садовой дорожке председателя горисполкома.
— Товарищ Трофимов? — удивился тот. — Вы ко мне?
— Э-э, да вы, я смотрю, знакомы! — сказал старик.
— Что-нибудь случилось, товарищ Трофимов? — спросил Степан Чуклинов.
— Случилось! Случилось! — рассердился старик. — Человек просто в гости пришел, а ты — случилось!
— Виноват, — смутился Чуклинов. — Гость-то ведь не простой, а прокурор — вот и спрашиваю.
— Прокурор? — насторожился старик. — Так вот вы кто, Сергей Прохорович… А я по погонам решил, что железнодорожник.
— Прокурор ли, железнодорожник ли — для воскресного дня значения не имеет, — рассмеялся Трофимов.
— Это верно, — кивнул старик, — только я такой счастливый случай упустить не могу…
— Сейчас жаловаться начнет, — добродушно сказал сын. — Как же, прокурор в гостях!
— И начну! Я ведь, Сергей Прохорович, давно к вам, то есть прокурору, собираюсь. Давно!..
— Вот завтра и приходите, — сказал Трофимов. — А в воскресенье стоит ли говорить о делах?
— Не могу, Сергей Прохорович, — твердо сказал старик. — Решительно не могу о делах не говорить. Вы уж извините…
— Ну что же, — покорился Трофимов. — Рассказывайте.
— Рассказ мой будет коротким, — негромко, словно о чем-то задумавшись, сказал старик. — Вот посмотрите-ка на этот мой сад… — И старик медленно и широко повел рукой в сторону ветвистых, зацветающих розоватым цветом вишен; задержал ладонь над кронами яблонь; и, опуская руку к земле, проник, казалось, острым своим взглядом в буйно-зеленую чащу малинника. — На Урале, на севере вырастил я эти деревья. Не сам вырастил, а с помощью людей, с помощью, осмелюсь так выразиться, мечтателей и тружеников. Первым из них почитаю Ивана Владимировича Мичурина. Да…
Трофимов посмотрел на умолкшего старика, на его сына, который, гордясь отцом, не сводил с него глаз, и вдруг вспомнились ему его недавние сомнения. «А я, вырастил ли я хоть одно деревцо за всю мою жизнь? Чем полезен я людям?»
И, точно отвечая на этот его безмолвный вопрос, старик шагнул к Трофимову и горячо сказал:
— Очень нужна мне ваша помощь, Сергей Прохорович.
— В чем же, Егор Романович?
— А в том, что порешили мы — городские садоводы — озеленить комбинатский поселок, а хода нашему делу нет.
— Что же вам мешает?
— Равнодушие, Сергей Прохорович! Хуже суховея, хуже саранчи это самое равнодушие в нашем деле. Вам, конечно, видней, а только уверен, что есть у советской власти такой закон, по которому равнодушных людей привлекают к ответственности.
— Кто же вам мешает? — спросил Трофимов. — Почему? Ведь ваше начинание можно только приветствовать.
— На словах и приветствуют, а на деле мешают.
— Отец жалуется на Глушаева, Сергей Прохорович, — сказал молодой Чуклинов. — Договорились они с ним о транспорте — подвел. Попросили людей — отказал. А сам на каждом перекрестке кричит, что приступил к озеленению поселка. Андрей Ильич решил ставить этот вопрос на бюро.
— Не на бюро о Глушаеве говорить, а на суде! — гневно сказал старик. — Саранча он!
— Верно, Егор Романович, — кивнул Трофимов. — Глушаев заслуживает наказания… Кстати, где у вас телефон?
— Пойдемте, я покажу. — Торжествуя победу, старик весело посмотрел на сына. — Слыхал?
Трофимов и оба Чуклиновы вошли в дом.
— Вот и телефон, — сказал старик. — Могу и номер Глушаева разыскать.
— Не нужно, — Трофимов взял трубку. — Соедините меня с прокуратурой, — попросил он телефонистку. — Товарищ Находин? Здравствуйте… Да, приехал. А вы дежурите?.. Хорошо, хорошо, об этом завтра… Скажите, выполнен ли мой приказ о заключении под стражу, который я передал для исполнения Громову? Выполнен? Так… До свидания, товарищ Находин.
Трофимов повесил трубку и обернулся к Чуклиновым:
— Григорий Глушаев арестован, товарищи…
— В чем же он обвиняется? — изумленно спросил Степан Чуклинов.
— В чем обвиняется? Назову лишь одно из его преступлений — воровство, хищение колхозного имущества.
— Неужели Глушаев, Григорий Маркелович Глушаев мог до этого докатиться?..
— Вас это удивляет? А меня нет. Именно — докатился. — Трофимов помолчал. — А ведь правильное, Егор Романович, придумали вы для него имя: саранча! Точнее и не скажешь. — Трофимов посмотрел на старика Чуклинова и с огорчением добавил: — Ну, а на чаек с весенним медом я уж в другой раз приду…