Старинный уральский городок сразу пришелся Трофимову по душе. Его пленила самобытная красота города, добротность его домов, ширина улиц, норовистый изгиб реки.
Вспоминая свои первые встречи в городе, свои первые разговоры, Трофимов с добрым чувством подумал о Рощине. Из бесед с ним он вынес твердое убеждение, что районом руководит умный и деловой человек.
Подумалось Трофимову и о частых, но всегда таких коротких встречах с Мариной, когда они едва успевали обменяться двумя-тремя фразами. Неожиданно большое значение приобрели для Трофимова эти встречи. Он нередко ловил себя на том, что думает о Марине, вспоминает ее голос, ее большие, то серьезные, то насмешливые глаза. Он был доволен, когда заставал ее дома. Ему необязательно было говорить с ней, но сознание, что Марина где-то здесь, совсем близко, радовало его, хотя сам он до конца в этом себе и не признавался.
Вот и сейчас он с удовольствием подумал о вечере, когда вернется домой и, может быть, не Евгения Степановна, а Марина откроет ему дверь.
«Ну и ну, хорош! — рассмеялся своим мыслям Трофимов. — О чем это ты думаешь, товарищ прокурор?»
Статные, без единого изгиба стволы сосен возносились в прозрачно-голубой простор. Высоко над землей едва-едва покачивались их могучие ветви, а над ними зеленели молодые метелочки макушек. Солнце, только что поднявшееся над лесом, расцветило его золотыми полосами. Укрытая прошлогодней хвоей земля казалась подернутой искрящейся чешуей, а трава на просеках ослепительно зеленела.
Лес начал редеть. Все чаще стали попадаться кривые, чахлые деревья, потемнела трава на пригорках.
Шоссе в этом месте делало крутой поворот и выносилось, стремительное в своем широком течении, прямо к корпусам комбината. Он лежал в котловине, опоясанной со всех сторон хвойным лесом.
Трофимов и раньше догадывался о размерах комбината, но теперь, увидев его вблизи, был поражен его огромностью, красотой зданий, высотой копров, ажурной легкостью подвесной дороги. Производственные корпуса, надшахтные постройки, газгольдеры, трубы — все сверкало торжественной белизной. Многочисленные дымки, тянувшиеся из труб электростанции, казались прозрачными и бесследно растворялись в воздухе.
— Вот какую махину построили! — с гордостью сказал Находин. — А что тут под землей творится! Целый подземный город с площадями, с улицами, а по ним в два ряда мчатся электрические поезда. Вы никогда не бывали в шахтах?
— В угольных бывал.
— Ну, калийную шахту с угольной и сравнивать нельзя. У нас тут, как в метро, высоченные своды, чистота, свет.
— Есть такие шахты и в Донбассе.
— Наверно, все же не такие, — недоверчиво мотнул головой Находин. — Наши шахты оснащены по последнему слову техники. У нас шахтер обушка и в глаза не видел.
— А «у нас»? — улыбнулся Трофимов. — Вы уж, Борис Алексеевич, меня не к иностранцам ли причислили?
— Виноват, так получилось, — смутился Находин. — Но ведь существует же такое деление — на «у нас» и «у вас» — даже в пределах нашей страны?
— Безусловно, — рассмеялся Трофимов. — Например, у нас на Урале — замечательные калийные шахты, а у вас в Донбассе — угольные. Или еще так: если у вас в Донбассе есть плохие шахты, — значит, это у нас — плохие шахты.
— Выходит, нет такого деления? — спросил Находин.
— Есть, отчего же не быть! Вот вы мне по дороге все говорили — «у нас в городе» да «у них на комбинате». А как из лесу выехали, стали говорить — «у нас на комбинате». Попробуй разберись, где вы «у нас», а где «у вас». — Трофимов озорно подмигнул Находину, и они оба рассмеялись.
— Вы, я вижу, что угодно на свой лад перетолкуете, — сказал Находин.
— А тут и толковать нечего, — обернулся до сих пор молчавший шофер, пожилой и тихий на вид человек. Выцветшая его гимнастерка до сих пор хранила следы погон и дырочки от орденов. Голубые, с хитрецой, прищуренные глаза светились умом. — «У нас» означает в СССР, — пояснил он Находину.
Машина остановилась у главных ворот комбината.
— С чего начнем? — спросил Находин.
— С завкома — разберем жалобы рабочих.
Широкая асфальтированная дорога, по краям которой были посажены цветы, терялась между зданиями.
Трофимова, впервые попавшего на ключевский комбинат, удивила царившая кругом тишина. Лишь чуть-чуть где-то позвякивали стекла, да тонко пел над головой трос подвесной дороги, и время от времени мягко ухали в глубине копров клети. Комбинат дышал мерно, приглушенно, уверенно. В окнах производственных цехов и лабораторий мелькали люди в белых халатах. Даже издали, мимоходом, Трофимов заметил, что работают здесь спокойно, без суеты — каждый занят своим делом.
Асфальтированный проспект, по которому шли теперь Трофимов и Находин, часто пересекался железнодорожными путями. В одном месте пришлось остановиться и подождать, пока пройдет длинный состав, груженный сверкающими в изломах глыбами красного сильвинита. В другом месте дорогу пересекла автотележка, которой лихо, как резвым конем, управляла девушка в комбинезоне и в сдвинутой на затылок косынке.
— Вот это порядок! Вот это работа! — восхищенно приговаривал Находин, и его обычно насмешливое лицо светилось открытой радостью.
Действительно, при взгляде на эти машины, сложнейшие сплетения труб, огромные здания и башни, при мысли о том, что где-то глубоко под трехсотметровой толщей земли тянутся на много километров штреки, камеры, проходы, при мысли о том, что вся эта громада, объединенная разумом и усилиями советских людей, дает колхозным полям миллионы тонн ценнейших удобрений, — при мысли об этом чувство гордости за свою могучую родину охватило Трофимова.
«А верный ли путь избрал я для себя в жизни? — тревожно подумалось ему. — Разве не лучше было бы стоять сейчас у какой-нибудь машины, работать в шахте или на заводе? Что произвожу я — прокурор? Какие полезные вещи выходят из моих рук? Вырастил ли я хоть одно деревцо за всю мою жизнь? Чем полезен я людям?»
Но эти мысли промелькнули и исчезли. Нет, он твердо знал, что идет по верному пути, что дело, избранное им, нужно и полезно людям. Вот и сейчас в его портфеле лежат письма рабочих, которые нуждаются в его помощи, ждут его совета. Его работа необходима и для того, чтобы все так же мерно дышал этот комбинат, и для того, чтобы еще богаче был в этом году урожай на колхозных полях. Он, скромный районный прокурор, стоит на страже интересов государства, на страже интересов честных советских людей.
18
Председатель завкома встретил Трофимова и Находина в дверях своего кабинета.
— Что-нибудь случилось? — тревожно спросил он у них. — Входите, входите, товарищи.
— Знакомьтесь, товарищ Оськин, — сказал Находин. — Сергей Прохорович Трофимов, прокурор района.
Оськин, грузный человек, с шахтерской перевалочной в походке, посмотрел на Трофимова внимательным, изучающим взглядом.
— Ничего страшного не случилось, товарищ Оськин, — сказал Трофимов. — Мы к вам пока только с жалобами.
— С жалобами? На кого же?
— На вас.
— Ну-у? — с интересом протянул Оськин.
— Рабочие жалуются, что комбинат отводит под строительство новых домов скверные участки и не помогает с ремонтом квартир. Вот! — и Трофимов выложил на стол пачку писем.
— Плохие участки? Не помогаем с ремонтом? — переспросил Оськин, и Трофимову показалось, что в голосе его зазвучала радость. — Так это же сущая правда! Вы мне эти письма не показывайте — я их наизусть знаю!
— Так почему же не принимаете мер? — спросил Трофимов.
— А кто вам сказал, что не принимаем? — выпрямился перед Трофимовым Оськин. — Вот прокуроры к нам пожаловали — это разве не меры? Вы, что же, думаете, что наши рабочие не зашли в свой завком, когда писали эти письма? Так на кой черт им нас тогда было выбирать? Зашли! А собрание с критикой, что хоть святых выноси? А Рощин почему к нам чуть не каждый день ездит? Вот какие меры! — Оськин присел на краешек стола и сказал вдруг с неожиданной, едва сдерживаемой яростью: — Мы тут, товарищ прокурор, войну начинаем!