— Здравствуйте, Анна Петровна, — не без смущения ответил Громов. — Вот именно, полюбился…
— Пройдем в кабинет? — вглядываясь в утомленное лицо следователя, спросила Осокина.
— Пройдем.
Они вошли в маленький председательский кабинет. Всюду здесь были разбросаны колосья ржи. Осокина плотно притворила за собой дверь.
— О чем же речь поведем, товарищ Громов?
— А вот о чем, Анна Петровна… Как вы полагаете, куда в «Огородном» тайком сбывали колхозное добро? Кому они его сбывали?
— Да-а… — протянула Осокина. — Вопрос серьезный.
— Не задумывались прежде?
— Мимоходом… Только ответа так и не нашла.
— Скажите, могли они просто на рынке продавать свой товар?
— Нет, на колхозном рынке краденое продавать рискованно.
— Так. Ну, а по городским квартирам?
— По квартирам? Кто же из колхозников стал бы краденое по квартирам разносить?
— Так… Выходит, Анна Петровна, есть и еще кто-то, замешанный в этом деле?
— Выходит, что есть, товарищ Громов.
— Кто же?
— Правду сказать, не вижу, кто бы это мог быть.
— И я не вижу. — Громов постучал папироской по столу и закурил. — А ведь есть кто-то!.. Вот что, Анна Петровна, расскажите-ка мне по порядку всю вашу колхозную бухгалтерию. Хочу учиться на председателя…
29
На карте Северного Урала Ключевский район ничем особенно не выделялся, хотя его леса и поля могли бы свободно разместить на себе иное европейское государство.
Тайга и оборудованные по последнему слову техники промышленные предприятия, земли, богатые хлебами, строевым лесом, травами, а еще больше того — калийными солями и многими, многими полезными ископаемыми, — таков был Ключевский район — один из сотен районов нашей родины.
И, хотя его руководители носили негромкое звание — районных работников и не притязали на высокие чины, им — этим скромным деятелям районного масштаба — приходилось думать и работать с таким размахом, знать так много, сочетать в себе столько самых различных качеств больших руководителей, что районные их масштабы и впрямь становились государственными.
Секретарь Ключевского райкома партии Андрей Ильич Рощин, потомственный лесоруб и инженер-механик по образованию, был одним из таких районных деятелей государственного масштаба. В поле его зрения ежедневно и ежечасно входило множество самых различных, иной раз как будто бы и не согласующихся между собой дел. Его заботили и производство удобрений на Ключевском комбинате, и прокладка новой таежной дороги, и сплав молевой древесины, и городское строительство, и успеваемость школьников.
Всего несколько месяцев назад он был директором Ключевского леспромхоза. Это обширное лесное хозяйство давало стране до полумиллиона кубометров древесины в год. Фронт работ леспромхоза простирался на огромное пространство тайги, но вряд ли можно было указать Рощину хоть на самый отдаленный таежный участок, который бы он не знал. Дело не малое, что и говорить.
Теперь же, став секретарем райкома, Рощин получил на руки дело в десять раз большее. И не числом леспромхозов и комбинатов было оно велико. Знать людей своего района, их нужды, их чаяния, знать, кому и какую работу следует поручить и с кого как можно спрашивать, — вот что было сейчас основным в работе опытного хозяйственника, но молодого партийного руководителя.
Никогда столько не ездил он по своему району, как теперь, став секретарем райкома, никогда не встречался с таким числом людей, не решал стольких самых различных вопросов, как в эти дни.
И все, что делал теперь Рощин, даже тогда, когда решал чисто практические задачи, было новым для него, хотя, казалось бы, ему ли не знать свой родной край!
— Переучиваюсь на партийный лад, — шутил Андрей Ильич, встречая недоуменные взгляды товарищей, которые не могли взять в толк, почему это вдруг переставал он порой соглашаться с самыми простыми хозяйственными их соображениями. — Да, переучиваюсь думать и глядеть не со своей лишь леспромхозовской колокольни, а пошире — в интересах всего района. По-новому глядишь, по-новому и видишь.
И Рощин не уставал присматриваться ко всему, прежде казавшемуся таким понятным в жизни района, не уставал учиться партийной зоркости в работе.
Разъезжая по району, он нередко встречался теперь с Трофимовым. Встречи эти чаще всего были короткими. Случалось, что секретарь райкома и прокурор, съехавшись где-нибудь на дороге или у переправы, успевали обменяться друг с другом лишь несколькими фразами и ехали дальше, спеша по своим делам.
Но как бы коротки ни были эти встречи, Трофимов всегда отмечал для себя одну их примечательную особенность: даже в двух-трех, сказанных словно мимоходом, фразах Рощин умел дать ему полезный совет, умел, не навязывая собственных выводов, направить прокурора на то, что считал заслуживающим его прокурорского внимания.
Так, именно по совету Рощина, объехал Трофимов вместе с Бражниковым несколько лесных участков, где были замечены случаи порубки молодняка. Так, по указанию Рощина, провел он расследование грубых нарушений Устава сельскохозяйственной артели в животноводческом колхозе.
Да вот и на этот раз, направляясь вместе с Бражниковым в село Искра и уже почти доехав до переправы через Вишеру, Трофимов велел шоферу свернуть к сплавному рейду, дорога на который уводила их в сторону от села.
— Нам же на паром, Сергей Прохорович, — удивленно глянул на Трофимова Бражников.
— Сперва побываем на рейде. Я разговаривал с Рощиным по телефону. Он там сейчас и просил нас приехать, побывать на пятом участке. Что-то у них с охраной труда неблагополучно.
— Да вот и он сам тут как тут, — сказал шофер, указывая рукой на Рощина, стоявшего на палубе буксирного катера.
Катер, судя по тарахтению мотора, вот-вот должен был отвалить от причала.
— Здравствуйте, товарищи! А ну, давайте скорее сюда! — заметив Трофимова и Бражникова, помахал рукой Рощин. — Вот это, что называется, приехали в самый раз! Подвезу вас на пятый участок. Познакомимся там с актами инспектора труда да потолкуем с народом.
— Хорошо, Андрей Ильич, — сказал Трофимов, подходя вместе с Бражниковым к катеру. — Но ведь на пятый участок можно добраться и на машине.
— Залезайте, залезайте, тут для вас у меня еще одно дело припасено, — усмехнулся Рощин, помогая Трофимову взобраться на палубу. — А мы вот испытываем этот катерок после ремонта. Отчаливай! — крикнул он в переговорную трубку и обернулся к штурвальному: — Попробуем, Константин, по мелководью к пятому участку пройти.
— Есть по мелководью, — глуховатым, показавшимся знакомым Трофимову голосом отозвался штурвальный из своей будки, и катер плавно отвалил от берега.
— Сергей Прохорович, — тихонько потянул Трофимова за рукав Бражников. — А знаете, кто на этом катере штурвальным?
— Ну?
— Костя Лукин — вот кто.
— Он? — Трофимов вопросительно глянул на Рощина.
— Он, он, — кивнул тот. — Сам попросился, чтобы его поближе к отцу перевели. Вот теперь они вместе и работают: отец плоты формирует, а сын катеры водит. Глядишь, ему и полегче стало.
— Переживает? — шепотом спросил Бражников.
— А ты как думал? Да и худо было бы, если бы не переживал. Ведь суд — только начало его выздоровления. Большое дело признать свою вину, а еще больше — заслужить себе прощение. Верно я говорю, Сергей Прохорович?
— Да, это так, Андрей Ильич, — отозвался Трофимов. — Здравствуй, Константин! — вдруг громко окликнул он Лукина. — Не узнаешь?
Лукин оглянулся. Трофимов подошел к нему и, не сводя с него глаз, протянул руку.
— Мы ведь так и не поговорили с тобой после суда.
— Здравствуйте, товарищ Трофимов, — тихо произнес Лукин и тоже прямо посмотрел в глаза Трофимову.
Был Лукин высок и строен. Его большие сильные руки спокойно лежали на сгибе штурвала.
— Вот ты какой! — невольно любуясь им, сказал Трофимов. — А на суде — помнишь? — сутулый да понурый стоял. Выпрямляешься, значит?