— Хорошо, Евдокия Семеновна, передам, — улыбнулся Трофимов.
— Обязательно. Видно, душевный человек. Не поленился, написал внуку от себя, пристыдил… — Забелина кивнула Трофимову и отошла.
Двинулся дальше и Трофимов.
«Куда же пойти? — снова подумал он. — В гости, что ли, к кому напроситься? — Трофимов в нерешительности огляделся по сторонам. — К кому же?» — И тут припомнился ему старик Чуклинов, первый его знакомый в Ключевом.
«Вот к нему и пойду, — решил Трофимов. — На весенний мед да на прямой разговор».
Он быстро отыскал церквушку, на которую указывал ему Чуклинов, а за ней увидел и дом под зеленой крышей.
Еще издали заметил Трофимов высокую фигуру старика. С лопатой в руках ходил Чуклинов по своему саду.
— Можно к вам? — спросил Трофимов, останавливаясь перед калиткой.
Старик поднял голову.
— Никак приятель мой московский? — радостно пробасил он. — Вспомнили все же, пришли!
Старик быстро зашагал навстречу Трофимову.
— Входите, входите, Сергей Прохорович! Здравствуйте!
— Здравствуйте, Егор Романович. — Трофимов посмотрел вокруг. — Вот какой вы тут сад вырастили!
— Ага! Убедились! — торжествующе сказал старик. — Вон они, те самые абрикосовые саженцы, уже привились. — Чуклинов подхватил Трофимова под руку и повел его в сад. — Степан! — крикнул он. — Иди, я тебя с дружком своим московским познакомлю!
— Иду, иду, — послышался из-за деревьев голос, и Трофимов увидел идущего к ним по садовой дорожке председателя горисполкома.
— Товарищ Трофимов? — удивился тот. — Вы ко мне?
— Э-э, да вы, я смотрю, знакомы! — сказал старик.
— Что-нибудь случилось, товарищ Трофимов? — спросил Степан Чуклинов.
— Случилось! Случилось! — рассердился старик. — Человек просто в гости пришел, а ты — случилось!
— Виноват, — смутился Чуклинов. — Гость-то ведь не простой, а прокурор — вот и спрашиваю.
— Прокурор? — насторожился старик. — Так вот вы кто, Сергей Прохорович… А я по погонам решил, что железнодорожник.
— Прокурор ли, железнодорожник ли — для воскресного дня значения не имеет, — рассмеялся Трофимов.
— Это верно, — кивнул старик, — только я такой счастливый случай упустить не могу…
— Сейчас жаловаться начнет, — добродушно сказал сын. — Как же, прокурор в гостях!
— И начну! Я ведь, Сергей Прохорович, давно к вам, то есть прокурору, собираюсь. Давно!..
— Вот завтра и приходите, — сказал Трофимов. — А в воскресенье стоит ли говорить о делах?
— Не могу, Сергей Прохорович, — твердо сказал старик. — Решительно не могу о делах не говорить. Вы уж извините…
— Ну что же, — покорился Трофимов. — Рассказывайте.
— Рассказ мой будет коротким, — негромко, словно о чем-то задумавшись, сказал старик. — Вот посмотрите-ка на этот мой сад… — И старик медленно и широко повел рукой в сторону ветвистых, зацветающих розоватым цветом вишен; задержал ладонь над кронами яблонь; и, опуская руку к земле, проник, казалось, острым своим взглядом в буйно-зеленую чащу малинника. — На Урале, на севере вырастил я эти деревья. Не сам вырастил, а с помощью людей, с помощью, осмелюсь так выразиться, мечтателей и тружеников. Первым из них почитаю Ивана Владимировича Мичурина. Да…
Трофимов посмотрел на умолкшего старика, на его сына, который, гордясь отцом, не сводил с него глаз, и вдруг вспомнились ему его недавние сомнения. «А я, вырастил ли я хоть одно деревцо за всю мою жизнь? Чем полезен я людям?»
И, точно отвечая на этот его безмолвный вопрос, старик шагнул к Трофимову и горячо сказал:
— Очень нужна мне ваша помощь, Сергей Прохорович.
— В чем же, Егор Романович?
— А в том, что порешили мы — городские садоводы — озеленить комбинатский поселок, а хода нашему делу нет.
— Что же вам мешает?
— Равнодушие, Сергей Прохорович! Хуже суховея, хуже саранчи это самое равнодушие в нашем деле. Вам, конечно, видней, а только уверен, что есть у советской власти такой закон, по которому равнодушных людей привлекают к ответственности.
— Кто же вам мешает? — спросил Трофимов. — Почему? Ведь ваше начинание можно только приветствовать.
— На словах и приветствуют, а на деле мешают.
— Отец жалуется на Глушаева, Сергей Прохорович, — сказал молодой Чуклинов. — Договорились они с ним о транспорте — подвел. Попросили людей — отказал. А сам на каждом перекрестке кричит, что приступил к озеленению поселка. Андрей Ильич решил ставить этот вопрос на бюро.
— Не на бюро о Глушаеве говорить, а на суде! — гневно сказал старик. — Саранча он!
— Верно, Егор Романович, — кивнул Трофимов. — Глушаев заслуживает наказания… Кстати, где у вас телефон?
— Пойдемте, я покажу. — Торжествуя победу, старик весело посмотрел на сына. — Слыхал?
Трофимов и оба Чуклиновы вошли в дом.
— Вот и телефон, — сказал старик. — Могу и номер Глушаева разыскать.
— Не нужно, — Трофимов взял трубку. — Соедините меня с прокуратурой, — попросил он телефонистку. — Товарищ Находин? Здравствуйте… Да, приехал. А вы дежурите?.. Хорошо, хорошо, об этом завтра… Скажите, выполнен ли мой приказ о заключении под стражу, который я передал для исполнения Громову? Выполнен? Так… До свидания, товарищ Находин.
Трофимов повесил трубку и обернулся к Чуклиновым:
— Григорий Глушаев арестован, товарищи…
— В чем же он обвиняется? — изумленно спросил Степан Чуклинов.
— В чем обвиняется? Назову лишь одно из его преступлений — воровство, хищение колхозного имущества.
— Неужели Глушаев, Григорий Маркелович Глушаев мог до этого докатиться?..
— Вас это удивляет? А меня нет. Именно — докатился. — Трофимов помолчал. — А ведь правильное, Егор Романович, придумали вы для него имя: саранча! Точнее и не скажешь. — Трофимов посмотрел на старика Чуклинова и с огорчением добавил: — Ну, а на чаек с весенним медом я уж в другой раз приду…
Он попрощался и вышел.
39
«Пойду уж лучше домой!» — подумал Трофимов, выходя от Чуклиновых.
Он свернул к реке и невольно выбрал самую длинную дорогу: вдоль берега, огородами. Нет, домой он не торопился.
На реке было много ребятишек. С радостным визгом бросались они с крутого берега в воду. Черные от загара тела так и мелькали в воздухе.
Проходя мимо моста, Трофимов увидал сидевшего с удочкой в руках адвоката Струнникова. Старик заметил Трофимова и радостно помахал ему шляпой. В это время у него клюнуло, и Струнников забыл обо всем на свете. Руки его вцепились в удилище, глаза уставились на нырявший поплавок.
— Тяните! — крикнул Трофимов.
— Тише! — зашипел Струнников. — Крупная! Завожу! — Он уперся ногой в камень и начал осторожно поводить удилище, выделывая им в воздухе какие-то замысловатые круги.
— Да тащите же! — не выдержал Трофимов.
— Тише! — прошептал Струнников. — Леса тонкая, не выдержит!
С величайшими предосторожностями он начал тянуть на себя удилище. Еще одно усилие — и к ногам Струнникова шлепнулась крошечная рыбешка.
— Вот так кит! — расхохотался Трофимов.
— Что ж тут смешного? — обиделся Струнников. — Я о вас такого хорошего мнения, а вы смеетесь… Ерши же всегда клюют выше своих возможностей…
Трофимову не хотелось обижать старика, но смех душил его, и он расхохотался до слез. Скверного настроения как не бывало. Он весело козырнул на прощание Струнникову и быстро пошел к себе.
Марина была дома. Трофимов увидел ее, когда, взбежав по крутому склону, остановился у плетня беловского огорода. В простеньком ситцевом платье, с завернутыми выше локтей рукавами, она окучивала картофель.
Сейчас, в домашнем платье, с небрежно подобранными на затылке тяжелыми косами, Марина вдруг показалась Трофимову такой родной, такой близкой, что он не раздумывая, по-мальчишески прыгнул через забор.
— Марина Николаевна! — радостно воскликнул он, подбежав к девушке.
— Сергей Прохорович! — Она поглядела на него, заслонясь рукой от солнца.
Трофимов стоял перед ней и не знал, что оказать.