Другое дело что и она, и те, кто меня сюда приволокли, не оставили мне выбора: «Арым жаның садағасы». «Совесть дороже души».
На местном языке так и не скажешь, слишком уж они от нас отличаются…
Да и женщина, поднимающая руку на мужчину, должна быть готова к тому, что с ней будут обращаться, как с полноценным врагом.
Когда-то, ещё на заре нашего Государства, много лет тому, наш народ очень здорово увлекался кровной местью. Увы, было дело… Ислам, благодаря тогдашним миссионерам-сеитам, частично поумерил страсти и сбил накал, но далеко не полностью. В принципе, все основные правила, сформировавшиеся тогда естественным путём, без изменений дошли и до наших дней.
Детей и женщин не трогают ровно до тех пор, пока они не берут в руки оружие. Взяв которое, они перестают считаться и женщинами, и детьми.
Бабища же, чтоб ей икнулось, даже извинения принести не сочла нужным. Разговаривала и вела себя со мной так, как будто это она Ханского рода, а я – пыль под ногами.
У нас, кстати, пыли под ногами нет… В том смысле, что каждый человек – это Человек. Имеющий право, в поисках справедливости, дойти хоть и до Хана. Кстати, процедура достаточно несложная, а с внедрением на каком-то этапе Электронного Правительства ещё и автоматическая.
Как себя вести тут, я пока не понял. Ясно только, что они очень от нас отличаются. Пока не вижу всех деталей, но чётко понял одно: индекс инвестиций Государства на «душу» у них намного ниже, чем у нас. Видно вообще по все деталям, даже не могу в деталях сформулировать все индикаторы.
Такое впечатление, что у их Государства какая-то другая цель; не такая, как у нашего.
У нас в Конституции первым пунктом записано: «Цель существования нашего Государства – счастье и процветание каждого подданного, путём неукоснительного соблюдения его прав».
Вторым пунктом Конституции, естественно, идёт Источник Власти (им у нас является Народ Государства, через выборного монарха. Который, в свою очередь, власть может и наследовать, согласно поправке прошлого века).
Статус Хана, соответственно, закрепляется аж третьим пунктом.
Интересно, а как выглядит их Конституция, с такими-то реалиями?
У себя привычно растягиваюсь на кровати и погружаюсь в размышления, что делать дальше.
Вода, слава Аллаху, в кране бесплатна и не ограничена в количестве. Качеством и очисткой она не особо сильна, но в нынешних условиях – спасибо и за это. У нас, где-нибудь в солончаках, или в соседних Каракумах, это было бы просто манной небесной.
С едой вопрос не будет актуальным ближайшие пару суток: этот заяц (странного, кстати, подвида; я таких раньше не встречал) меня здорово выручил.
Я перебираю в голове варианты, когда в мою дверь громко и настойчиво стучат.
– Кто? – отзываюсь, не вставая с кровати, потому что приключениями на сегодня более чем сыт.
– Военная полиция… – раздаётся с той стороны.
Удивлённо качаю головой и открываю двери. В принципе, результатом отрезанного у дородной бабищи уха может быть что угодно (особенно в этих краях мутных законов), но вежливого стука в дверь я точно не ожидал.
За дверями обнаруживаю целую делегацию: высокий парняга, явно в какой-то форме, со знаками различия, которые мне ни о чём не говорят.
С ним – ещё трое таких же, как и он, но без звёздочек на плечах.
Форма у всех отличается от формы тех, кто меня вёз из дома сюда.
Рядом – «ночной» дед, что принимал меня тут. И какой-то преподаватель в очках, который находился в Преподавательской на момент моего туда визита.
– Слушаю вас внимательно, – обращаюсь к военному со звёздами, поскольку именно он сейчас главный (видно по ситуации).
– На вас поступило заявление, согласно которому…
Высокий долго и нудно, сверяясь с планшетом, зачитывает суть претензий, которые сводятся к тому, что я зря дал ворвавшимся ко мне по голове плиткой.
Об ухе бабищи – ни слова. О втором преподавателе (которого тоже пришлось убеждать кирпичом) – снова ни слова. Хм… воистину, чудны дела твои, о Всевышний.
Какие странные тут законы…
– Признаёте ли вы себя виновным? – завершает экскурс в свой планшет высокий стражник, поднимая на меня глаза.
Несмотря на усердную работу мысли, его я слушал внимательно. В его позиции есть одно не то чтоб уязвимое, скорее размытое место, от глубокого исследования которого я не могу удержаться:
– Имею несколько прямых претензий к вам, как к сотруднику Стражи, в свете услышанного сейчас. Всего, э-э-э, м-м-м, – загибаю тут же пальцы, сверяясь сам с собой, – по трём безусловным пунктам и по трём пунктам, трактовка которых будет зависеть от точки зрения суда. Которая, в свою очередь, может быть и не беспристрастной.