всё на продажу!
ХОР
Часы? Извольте!
ЮРИЙ КОЛКЕР
Уж не те ли, которые
ни забыть, ни вернуть мне —
уж не те ли минуты?
ХОР
Часы — это здорово!
Просят недорого.
ЮРИЙ КОЛКЕР
Ах, мои слёзы!
ХОР
Нет, не Назон я вовсе, но Спиноза —
был Этика мой труд, но с этих пор —
Гостиный Двор!
Граждане! Покупайте всякую всячину
исключительно в нашем универмаге!
ЮРИЙ КОЛКЕР
Реклама, а вышел псалом!
Но людям да будет известно:
мой храм, обречённый на слом,
останется божеским местом.
ХОР
Ах, мои слёзы!
1970
ПРИМЕЧАНИЕ. Новобрачной, из Г. Т. ставшей Г. Д., я хотел подарить (послать через посредника) значок с изображением этих букв , который носили продавщицы в Гостином дворе. С величайшим трудом, превозмогая себя и, конечно, не унижаясь до объяснений, я обратился на Перинной линии к одной из скучавших за прилавком самодовольных напомаженных кукол, мне всегда отвратительных: — Не продадите ли мне ваш значок? — Нет, — холодно ответила та, а соседке, такой же отталкивающей прилавочной бездельнице, бросила: — Знаешь, зачем им этот значок нужен? — Это фантастическое им слышу до сих пор (2013). Не для меня одного гостиные приказчицы были категорией; но вот и я оказался представителем категории в глазах одной из них. (Ю. К, 2013)
От песенной поэзии уход...
От песенной поэзии уход
Я праздную. Меня влекут раздумья —
И, значит, ямбы. Но куда уйду я
От этих грустью тронутых стихов?
Отправлюсь в рощу или бор сосновый,
Где тяготы становятся легки,
И отступают в сумрак пустяки,
И прорисовываются основы.
Вопроса нет: пересеклись пути,
Перехлестнулись ветви, с нами осень,
И нет другого языка у сосен,
И некуда решительно уйти.
Но что за горе в том? Кого винить вы
Осмелитесь? Природа такова
Сосредоточенности. И слова
Являются непрошенной молитвы:
О, ты отец мне, многотрудный ямб!
Пусть говорят, что ты ступенька к прозе.
Мне дактиль — дед, хорей — сестрёнки вроде,
Но ты отец мне, пятистопный ямб.
Ты, сына блудного приемля, отче,
Ему прости неизреченья грех:
Те десять тысяч нерождённых строчек,
Те десять лет языческих утех!
5 сентября 1970
ПРИМЕЧАНИЕ. Это стихотворение и этот день — судьбоносный сдвиг, пустяковый лишь на первый взгляд: опять, как в детстве, но теперь — сознательно и с вызовом, я решаю, отныне и навсегда, начинать стихотворную строку с прописной буквы; то есть поворачиваюсь лицом к традиции, спиной — к изыскам. Потом, несколько месяцев спустя, будет сделан еще один шаг в этом направлении: я откажусь от усечённой рифмы, оставляющей в подвешенном состоянии, без опоры, конечные согласные стихотворной строки. (Ю. К, 2013)
* * *
Идут года. Они идут, года.
И откровенья нас не посещают.
Живём, затерянные в городах,
Обставленные снедью и вещами,
Живём, не различая стук колес,
Призывный стук, и стук сердец надрывный.
Мину́ла юность, мокрые от слёз
Подушки, увлеченность, пыл наивный…
Но вот, проснувшись как-нибудь чуть свет,
За окна глянем и увидим: осень,
Поникшие деревья, тихо очень,
И времени для отступленья нет…
24 сентября 1970
АМНЕРИС
Светлые такты печали
Тают в партере и ложах.
Девушка плачет ночами,
Плачет и плакать не может.
Ночь промелькнёт. Неизменный
Ра возродится, а ей
Нужно прислуге надменной
Скорби не выдать своей.
В смене картин ежедневной
Некому сердце открыть.
Милая, тяжко царевной,
Проще невольницей быть.
4 октября 1970
ХЛЕБНИКОВ, 1921
В том году, подобном хулигану
С головой кудлатой и шальной,
Хлебников скитался по Ирану,
Выжженному солнцем и войной.
Исхудавший на походных трактах,
С карабином на ремне, босой
И длинноволосый, брёл он как-то
Каспия прибрежной полосой.
И лишь день повинной головою
На черту закатную поник,
Перед путником явились двое:
Девочка и сгорбленный старик.
Будто бы соткались из сгущений
Сумерек и всхлипов тишины
Эти полупризрачные тени
Господом оставленной страны.
Страх ли, голод, помутивший разум,
Выгнали несчастных из лачуг?
Нищие, брели они к Ширазу,
В неизвестность, на далёкий юг.
Хлебников сказал им: — День мой прожит.
До ночлега недалёкий путь.
Вот моя осьмушка. Я, быть может,
В Энзели добуду что-нибудь.
Детские глаза сверкнули вечным
Голодом. Старик потупил взгляд.
— Мы бедны, и заплатить нам нечем.
Ты же сам, как видно, не богат… —
— Если впрямь необходима плата,
Знаком воинского ремесла
Пусть цветок украсит грудь солдата —
Тот, что девочка в руке несла! —
И старик ответил: — Ты не воин!
Ты приносишь счастье беднякам.
Будь по-твоему. И да спокоен
Сделается путь твоим ногам! —
А дорога выпала неблизкой —
Время осмысления начал.
Только месяц выскобленной миской
Рукописей правку замечал.
Предпоследнее стояло лето,
Вызревали злаками слова…
И повсюду впереди поэта
Шла о нём народная молва.
Говорили: — Путь не к нам ли держишь?
Не беги от нашего стола.
Мы ведь знаем, кто ты: русский дервиш,
Счастье приносящий, Гуль-мулла!
7 октября 1970
* * *
Уходят электрички
Прямые, как мечи,
Способные в кавычки
Минуту заключить,
Рассеянную просинь
Пронзая на ветру,
Туда, туда, где осень
Вершит свою игру.
В полях, где на этапах
Ночуют журавли,
Вдыхаю пряный запах
Распаханной земли
И воздух пью запоем,
Настоянный в лесах,
На листьях и на хвое,
На травах и грибах.
29 октября 1970
* * *
Что с Россиею сталось? Темно среди белого дня!
Это, верно, усталость лишила рассудка меня,
Или, может, я болен — такое привиделось мне!
Пол-Европы не сладило с нею в минувшей войне,
Бонапарт надорвался, а прежде Батый и Кончак…
— Саранча, говорю я тебе, на полях саранча!
1970
* * *
В нас притаилась осень
Листьями междометий:
Вспомнит, придёт и спросит
Что-то мы ей ответим?
Мы ведь должны ей: лето