– В некотором роде. В некотором царстве-некотором государстве однажды снесло башню. Но ты только подумай: они полагают, что мы едва живы, почти лишены биографии, а все почему, потому что якобы бездействуем, отсиживаемся в тылу, не производим продукт, не потребляем, не ждем новинок, чтобы отдать им денег. А мы всего-навсего не говорим. Но мыслим, обмениваясь короткими сообщениями, следовательно, очень даже существенны/ поучал масляный.
– Но ведь они строят дома, обделывают дела, меняют костюмы, а я, признаюсь, не боюсь одежды, только когда она пуста и безлюдна. Мне казалось, мы только лишь сторонние и потусторонние наблюдатели, дающие сдержанные оценки происходящему/ цеплялся за мировоззрение Перманент.
– Так ведь пойми, усы, что мы уже живем в мире мыслеформ, мыслеформул, а не как они, которые люди, застрявшие в мыслеформатах, в границах своих представлений, ясненько? Мы – это ты, коты, подсолнечники масляные, взлетающие гусеницы, птицы счастья завтрашнего дня, волнения залива, порывы и перерывы ветра, то есть все, что принято считать фоном/ вразумлял молодого да раннего кота подсолнух.
– Так ведь… среда ж формирует сознание, заполняет его содержимым!/ кое-что понял кот.
– Именно: все просто и проницательно. Точно так, как человечество использует нас, подсолнечников масляных, на производство масла, на лузганье семечек, на лобызания при дарении нас, так и мы охотно задействуем их для воплощения наших мыслей, впитанных с молоком землематери. Нам не нужно двигать собой, сотрясая конечностями. К чему суета, когда достаточно внушить верную мысль щупальцам землематери – человечеству, которое само все порушит, все отстроит, как велено, как мамка изволит/ развивал мысль Никитоподсолнух.
– Постой-ка, но ты ведь сам третьего дня приговаривал, будто землематерь наша порой встает горой, прихорашиваясь для встречи с отцом всего. И увлекаясь, отвлекаясь на пару веков, потом с ужасом разгребает последствия средневековий/ вынюхивал котофей.
– Тут все не так-то просто. В этот вечер Землемамка отдает своих детей своему же внучатому племяннику, чтобы тот, так сказать, посидел с ними. И тогда вся власть переходит к зевакам, попадающим в сферу интересов Ухогорлоноса, нетленного автора золотых рыбок и производных персонажей, будоражащих желания, назначающих ложные цели, делающих главное несущественным, а второстепенное – главным/ гнул свою линию Подсолнухоникита.
– То есть мамка даже не в курсе? Так ведь как раз в такую годину вступили, когда Ухогорлонос водрузился в цари горы/ печально констатировал кот.
– А как иначе: любишь медок, люби и холодок, как говаривал соловей-разбойник. Но я так и вовсе предпочитаю не связываться с такими временами, когда динамичный застой. Но не забывай, что Ухогорлонос – бедный родственник Землематери, и та не прочь немного проучить сынков в назидательных целях, не корысти ради. И человеку понятно, что управлять безликой толпой проще, нежели высокоразвитыми обществами вроде подсолнечных полей или муравейников. И Землематерь строго контролирует популяцию человеческих умников, ведущих стадо во внеочередную войну. Вспомни, сколько они не замечали маменькиных посылок и предпосылок в виде стихий и финансовых кризисов, дескать, остановитесь, сынки, куда ж вы прете? Столько городов смыто с лица земли – слезами ее, молитвами. Так нет, они еще, видите ли, и разобиделись – мол, людей много погибло, зачем же так, опять несправедливость. Если бы бог бы был, то он бы не допустил бы такое, пресек бы. Бы-бы-бы, короче. А если уж его все равно нет, то значит, что все в порядке, все дозволено. И можно игнорить все дальше, не замечая сигналов утреннего космоса, дожидаясь второго пришествия потопа всемирной мысли/ подытоживал Подсолнухоникита.
– Складно рассуждаешь – доступно созерцанию. Я, кстати, слухом собственных ух слыхал, как Золоторыбкин клеветал про тебя небывальщину за спиной. За глаза утверждая, что нет у тебя ни стыда, ни совести, что ты просто цветок – суть есть совокупность живых, но неодухотворенных тканей, у которых ничего святого, ни детства, ни отрочества, ни юности, а сплошь беспечная старость, выпадающая в детство/ поделился инсайдом кот.
– Да, степень его дремучей темноты показательна. Но глупость – это залог существования ихнего общества. Кто из них стал бы строить дома и обделывать дела, знай они, что все это игра чужого сознания. Они и сами любят поиграть в богов, играясь в компьютерные игрушки, создавая там цивилизации и объявляя войны. А мое детство… было, но не прошло незамеченным. Оно озарялось радостью, словно лучезарный восход. Помню, мы с одногодками вытягивались каждым днем, тем самым пересекая время пространством, читая солнечные известия, считая, что рождены чтобы! То есть, чай, не просто так, увеличения ради. Мы, будучи идеалистами, мнили себя независимой мудрой расой, терзая себя загадкой: одни ли мы во млечных муках, есть ли кто еще? И когда мы пришли к солидному представлению, что одни-одинешеньки, как бы самые-самые, тогда пришла осень и пришли они… крестьяне. Пошел слух, что мы, где родились, там и пригодились на изготовление подсолнечного масла, и скоро нас пустят на декор. Что все это означало, мы – ни сном, ни духом. Как в матрице, знаешь ли, подсолнечного самосознания все перезагрузилось, я умолчу в тряпочку. И когда беспощадная коса неминуемой смерти от крестьянина Миколы приближалась к нам, а мы, как дураки, готовились к лучшему и, падая как подкошенные, припадали к Землематери, ища спасения от спасателей, лелея мечту передохнуть от солнцеворота жизни в черном сне забвения, вдруг оказалось, что после смерти действительно ничего нет. Нас просто беспорядочно покидали в грузовик и повезли жить дальше, в мир параллельный нашему. Поначалу мы, притворяясь убитыми наповал, решили, что нас предали. Но оказалось все проще – продали. Причем по цене, выгодной всем звеньям цепи цветоторговой сети. После разгрузки в порту нас расфасовали по пластиковым упаковкам, перевязав красной нитью, наклеили ценник и подставили на аукцион, что аукнулось всем участникам торга. Следующие дни, пока нас держали в холодильнике, чтоб не слишком-то подыхали, помню мутно. Когда нас, как в фильмах прошлого про будущее, разморозили и повезли к Финскому заливу, – а куда же еще, это судьба, – и перекупили в пользу вашего Златорыбкина, дабы усладить его очи, а он, собака бешенная, передарил нас девушкам на склад кустарной экономики, мы преобразились, радуясь и радуя. Вот так я и стал привидением, бледной тенью себя прежнего/ автобиографировал подсолнечник Никита.