– Эмма, – сказал Логан со стеснением в голосе. – Если вам не очень хочется…
– Нет, – ответила она сразу. – Здесь шумно. Я знаю место потише. В Ройстоне.
– Поехали.
На двух машинах? Логану не хотелось расставаться с Эммой ни на секунду, слишком мало времени было сегодня в их распоряжении, чтобы тратить его на переезды. Похоже, Эмма подумала о том же, потому что покачала головой и посмотрела Логану в глаза, отчего у него перехватило дыхание, а дальше не происходило ничего, потому что мир странным образом растворился в ее взгляде.
Конечно, они никуда не поехали. Вернулись на тропинку, в наступившей темноте Логан по каким-то неощутимым признакам обнаружил стоявшую на отшибе деревянную скамью, они сели и долго разговаривали молча, держась за руки. Состояние, в котором пребывал Логан, он не мог определить никаким известным ему словом.
– Эмма, – сказал он, наконец.
– Логан, – повторила она.
Потом они все-таки поцеловались – видимо, наступил момент, когда это стало необходимо. Губы у Эммы были холодными, и Логан согревал их, как мог, но как же мало он мог…
Он оторвался от ее губ, и она вздохнула, как ему показалось, с облегчением, но не сказать того, что само хотелось сказаться, он не мог, хотя и понимал, что рано, не нужно сейчас говорить, все может закончиться, не начавшись:
– Я люблю тебя, Эмма.
Она провела ладонью по его щеке, приподнялась на цыпочки и поцеловала в лоб, будто не он был старше ее лет на двадцать, а она была его мамой и пришла пожелать сыну спокойной ночи. Ощущение внутреннего спокойствия оказалось таким ошеломляюще сильным, что он не услышал, а почувствовал:
– Я люблю тебя, Логан.
И все вернулось на свои места – в природе и в них самих. Определенность – в чем бы она ни заключалась – придает уверенность. Уверенность возвращает силы жить. И хочется говорить об обыденном, потому что только теперь, когда сказаны определяющие слова, обыденность становится необходимым элементом, и говорить о ней можно, не думая о том, что есть вещи более важные.
– Был сегодня у Лоусона, это ректор Королевского колледжа. Он предложил вести курс лекций по бесконтактным измерениям в физике.
– Очень современная тема, – для гуманитарного ума Эммы слова «бесконтактные измерения» были, скорее всего, просто обозначением темы, о которой время от времени упоминали в новостях.
– Мы увидимся завтра?
– Завтра трудный день. Не знаю, когда я теперь смогу…
– Муж? – вырвалось у него. Эмма ни слова не сказала о муже, Логан не спрашивал, он и о Кларе сказал только, что женат, есть сын.
– Да… То есть и муж тоже. В общем… Нет, завтра не получится.
– У тебя неприятности? – догадался Логан, вслушавшись, наконец, в интонации ее голоса.
– Нет… Может быть. Неважно.
Она прижала его ладони к своим щекам. Логан наклонился, чтобы поцеловать ее, но Эмма отстранилась. Что-то исчезло между ними, а что-то возникло, он не понимал – что, только чувствовал, что не должен ничего спрашивать: все, что Эмма сможет сказать, она скажет сама, иначе разрушится ощущение взаимного доверия. Он помолчал и сказал суховато, но так получилось:
– Я позвоню тебе послезавтра.
На этот раз он был уверен, что в голосе не было вопросительной интонации.
– Можно, я позвоню тебе сама? Или ты… твоя…
– Конечно, позвони!
Добавил, помолчав:
– Позвони часов в десять.
Послезавтра Клара в первой смене, а он до десяти поработает над программой семинаров. И будет свободен до обеда.
На прощание они поцеловались, едва коснувшись губами, – что-то все-таки исчезло в эти минуты в их зародившихся отношениях. Но что-то и возникло. Прочное, как был уверен Логан, и неустранимое. Послезавтра. Недолго ждать. Чуть меньше вечности.
– Ты уходил? – удивилась Клара, когда он вошел в гостиную, не успев переодеться. Только что закончилось «Шоу с Голдом», и в комнате стоял томный запах французских духов.
– Ездил проветриться. Обнаружил в паре миль от города неплохое кафе. Заходить не стал, но мы могли бы как-нибудь там посидеть.
– В кафе? – Воодушевления в голосе жены Логан не услышал. – В последний раз ты приглашал меня в кафе тридцать лет назад, помнишь? У меня сломался каблук, когда мы танцевали.
Да, и больше они в кафе не ходили. В рестораны тоже. Ему не нравилось, как там кормили, а ей – присутствие людей, мешавших разговору. Может, на самом деле причина была иной – им всегда хотелось уединения: сначала было так много сказать друг другу, а потом уединение стало необходимым из-за его работы. Они и в театре бывали редко, Логан мог назвать все даты и пьесы.