Когда-то, четверть века назад, здесь помещался Зал Царств – молельный дом Свидетелей Иеговы. Теперь находится городская публичная библиотека, в которой работает Айзек, друг Мари, один из активистов-идеологов «призраков прошлого». Все утро до обеда этот молчаливый сутулый парень в нелепых очках сидит за стойкой и ждет, пока какой-нибудь старичок зайдет полистать журнал или школьник, заливаясь краской, выберет с полки тоненькую брошюрку о сексуальном воспитании подростков.
Читальня открыта до половины первого, еще час официально отдан работе с каталогами. Потом библиотека стоит пустая, мирно и сказочно дремлет, а ровно в пять Айзек отмыкает замок своим ключом, чтобы впустить «призраков» под ее своды. Включают кофейник, раскладывают по пластиковым тарелкам кто что принес. Задумчивая тишина прячется за стеллажи, испуганная звуком молодых голосов. Обитель знаний и мудрости превращается в оплот инакомыслия.
Пузатый кофейник поблескивает металлическим боком. Горячий напиток в стаканах – не вкуснее подкрашенной кипяченой воды, зато посреди стола возвышается блюдо с картофельными чипсами, а рядом с ним – плетеная корзинка с печеньем. Звездочки из песочного теста, рожки, полумесяцы, витые крендельки... Тают во рту, наполняя все тело – с макушки до пяток – ароматом домашнего уюта. Чипсы куплены в Лидле, а выпечку принесла Мари.
Перед началом кофепития Эдварду представили каждого из «призраков», но не всех он запомнил. Восемь новых имен и лиц – это много даже для него.
Айзек, «король» библиотеки, уселся во главе стола. Его по-обезьяньи длинные руки все время что-то делали: тискали стаканчик с кофе, снимали очки и терли стекла, перекатывали лежащую перед ним шариковую ручку, скатывали в трубочку угол тетрадного листа или крошили печенье. Говорил он тихо, а когда кто-нибудь повышал голос, начинал сопеть и ерзать и, казалось, сам был готов скататься в трубочку.
Мари – крупная и костлявая, нимало не похожая на Селину, так что и не подумаешь, что они сестры. Только цвет волос такой же – сладко-карамельный, но локоны не пушистые, а гладкие и холодные, как текущая из крана вода. Острые скулы и тяжелая, волевая челюсть. Девушка, которую иногда хочется хлопнуть по плечу и назвать «своим парнем».
Тот, кого Эдвард накануне принял за карлика, оказался двенадцатилетним подростком, братом не то Петера – конопатого верзилы, не то синеглазого Рольфа. Мальчишка – рыжий, весь как будто ржавый, лицо, шея, кисти рук, а глаза точно покрыты пронзительно-синей эмалью. Откликался он на имя Рудик.
Была еще пара невзрачных парней, которые почему-то ели из одной тарелки и все время перешептывались, да полная девица с фиолетовыми губами и ногтями по прозвищу Биби.
– Друзья, среди нас сегодня новичок, – объявила Мари, и все взгляды обратились к Эдварду. Селина, заметив, что сестра не смотрит в ее сторону, стащила из корзинки целую пригоршню печенья. Аккуратно, стараясь не хрустеть, принялась набивать рот.
– Молодец, – Эдвард усмехнулся и пожал ей под столом руку. – Кушай.
– Давайте послушаем, – бодро сказала Мари, – что привело его к нам. Но сначала пусть каждый расскажет о себе. Для него – и друг для друга, для всех нас. Ну, кто начнет?
Первым встал застенчивый Рольф.
– У меня дома хранится семейный фотоальбом, – произнес, обращаясь не столько к «новичку», сколько к угрюмо сопящему Айзеку, и Эдвард подумал, что среди «призраков» существует пока неведомая ему субординация. – Много старых фотографий, а на них – танки в пустыне. И люди с автоматами. Я спрашивал у матери, она говорит, что это боевые действия не то в Африке, не то на Ближнем Востоке.
– Откуда ты знаешь, что в пустыне? – живо повернулся к нему Рудик.
– Там песок везде. А на одном фото – кактус. Огромный, выше человеческого роста.
– Очень интересно, – похвалила Мари. – Надо будет пошуршать в архиве, выяснить, что да как. Только вряд ли мы сумеем это представить – танков нам не достать.
Оба шептуна засмеялись – то ли ее остроте, то ли чему-то своему, и Биби присоединилась к ним.
– А если из папье-маше сделать? – серьезно спросил Айзек. – Одного танка будет достаточно. А натаскать песку – не проблема. Можно и кактус из картона смастерить или принести настоящий – пусть и не такой крупный.
Молодежь одобрительно закивала, а Эдвард почему-то вспомнил седого полицейского. То-то он обрадуется, если дворик, кроме всего прочего, завалят песком.
Рольф сел, и над столом жеманно воздвиглась Биби.
– У нас в шкафу висит армейский китель с орденами. От прадеда остался... то есть, конечно, не прадеда, а пра-пра-пра... Вот!
– А мне бабуля в детстве читала сказки о войне, – признался один из шептунов. – Такую ветхую книжицу, всю обтрепанную, не знаю, куда потом делась. Про бомбежку, про рукопашные бои. Да, еще про девочку, которая умирала после атомного взрыва и делала из бумаги журавликов... Страшные сказки, я после них долго не мог заснуть.
– Разве можно читать такое ребенку? – громогласно возмутился Петер.
– Нужно! – хором ответили ему сразу несколько человек.
Эдвард напряженно слушал, то прикладывая ладони к пылающим щекам, то обливаясь холодным потом. Все не то, не то. Книги, форма, ордена... конкретные, осязаемые, внушающие почтение аргументы. О чем расскажет он? О фантазиях, страхах, зеркально-зыбком полусне?
Тебя поднимут на смех, дружок. Лучше промолчи, отговорись чем-нибудь неважным. Придумай очередной дедушкин скелет в шкафу. Они проглотят любую стандартную историю – а твоей не поверят все равно.
– Под моим домом, тридцать пять «а» по Вальдгассе, находится бомбоубежище, – поведал второй шептун. – Частный бункер на одну семью, с кроватями, душевой и кладовкой. Сейчас там, конечно, ничего нет – ни воды, ни продуктов. Управдом хранит в нем ведра, щетки, полотер и тому подобную ерунду.
– Измельчал народ, – вальяжно кивнул Айзек и в десятый, наверное, раз протер очки фетровой тряпочкой, но надевать не стал. Его подслеповатый взгляд казался расфокусированным и мягким. – Ну, про мою коллекцию оружия вы все знаете. Две винтовки со штыками, автомат и ракетница... Понятно, что без патронов все это – бутафория, но для нас годится.
– Да, – подхватила Мари, – если бы не Айзек, наши акции не получались бы такими убедительными.
«И правда, – подумал Эдвард, чувствуя, как на кончиках пальцев возникает и поднимается по руке, к локтю, скользкий холодок, – настоящее оружие – это не картонные декорации и не танки из папье-маше».
Он решился. Встал и, сожалея, что не может, как Айзек, нырнуть в туман близорукости, заговорил.
– Друзья, меня зовут Эдвард Кристофердин, мне двадцать два года, и я безработный. Видите ли, я... – он запнулся, не зная, как объяснить – необъяснимое.
– Смелее! – крикнул кто-то.
– Зеркала, – продолжал Эдвард, – всегда странно действовали на меня. Как будто погружали в другое измерение, в транс. А пару месяцев назад у меня началось что-то вроде галлюцинаций. Когда я смотрю в зеркало, то вижу человека, очень похожего на меня.
Послышались смешки. По лицам парней поползли ухмылки, Биби захихикала, а Мари ударила ладонью по столу.
– Дайте ему сказать.
– Похожего, – уточнил Эдвард, – но другого. Некоего Фердинанда, сына пивовара и торговки зеленью. Он солдат Вермахта и воюет на чужой земле за чужую землю.
– Бред какой, – перебил его Айзек, – своя земля, чужая. Война безнравственна сама по себе, на чьей бы территории она ни велась.
– Вероятно, коллега имел в виду не нравственность, а ответственность? – застенчиво возразил Рольф.
– Ответственность несут политики! – рявкнул на него Петер так громко, что Айзек с перепугу чуть не сломал дужку от очков, а бедняга Рольф окончательно стушевался. – А народ – всегда жертва. Толстосумы – вот кто развязывает все войны без исключения! Простые люди отдают свои жизни, чтобы сильные мира могли спокойно набивать мошну.
С этим никто не спорил. Эдвард сел, скрипнув зубами, и до конца собрания меланхолично жевал печенье, не принимая больше участия в разговоре. Мари пустила по кругу несколько распечаток – выдержки из старых книг. Бледные ксерокопии, шрифт мелкий и слепой – типичная «нелегальщина». В одном отрывке суховато и кратко, в стиле энциклопедического словаря, описывалась некая битва под Ватерлоо. Во втором – она же, но витиевато и красочно, на фоне раздумий литературных героев. Третий повествовал о войне Севера и Юга – непонятно, в какой стране. Четвертый – об отважной обороне крепости Масада. Эдвард прочитал и равнодушно поставил на листок стаканчик с кофе. Ватерлоо или Масада – так или иначе все сведется к груде ящиков и ломаных стульев, пакетам с краской и поливальной машине в каком-нибудь зачуханном дворике квартала «нахлебников».