Список физических «ненужностей» для построения эонной модели Мироздания можно было бы и продолжить, а также дополнить его философскими «ненужностями», такими, например, как вопрос о том, как же возник «Первый эон», т. е. каково же было Начало Вечности? И еще о многом многим хотелось бы спросить у творца такого масштаба, как сэр Роджер.
Но разумное отношение к любой работе состоит в том, чтобы рассматривать только то, что сделано в ней, а не то, что осталось за ее рамками. (За этими рамками всегда больший объем непознанного, чем содержание любой работы.) И с этой позиции очевидно, что ССС – это, прежде всего, математическая модель Мироздания.
Так кто же посетил Москву в начале апреля 2013 года? Состоятельный английский пенсионер, прилетевший в Россию по туристической визе для того, чтобы увидеть в Санкт-Петербурге дом, когда-то принадлежавший его бабушке Саре Маре Натансон, а ныне занимаемый американским консульством и, «заодно», заехавший в Москву, чтобы отдать дань столь привлекательным для любого туриста кремлевским раритетам?
Таинственный маг, который «из ничего» сотворил знаменитый «треугольник Пенроуза», ставший символом возможности невозможного и, в дополнение к нему, каким-то алхимическим путем из таинственных первосущностных эонов синтезировавший Цилиндр Вечности прямо над головами президиума синклита почтеннейших профессоров МГТУ им. Н.Э.Баумана?
Конечно, все эти ипостаси входят в квантовую суперпозицию мультивидуума сэра Роджера Пенроуза.
Но для тех сотен студентов и молодых ученых, которые слушали его в эти дни, сэр Роджер Пенроуз прежде всего – математик, самим фактом своего присутствия катализирующий становление новых физиков и философов, ищущих первопричины сущего. И в этой своей ипостаси он был столь же эффективен, как платина, катализирующая первоэлемент водород до состояния in statu nascendi.
Об этом зримо свидетельствовала финальная часть лекции в Политехническом, которая вполне может считаться классической пантомимой на тему образование массы (иногда ее неточно, но образно называют «массой покоя», но в данном случае образ вернее передать словом «обездвижения») у затравочной частицы (эту роль исполнил сам сэр Роджер) посредством конденсации вокруг нее бозонов Хиггса. А на эти роли попали счастливчики, получившие в результате такого взаимодействия автографы лауреата Премии Дэнни Хайнемана в области математической физики от Американского физического общества и Американского института физики, Премии Вольфа по физике от израильского Фонда Вольфа, Премии Фонсеки от Университета Сантьяго-де-Компостела, обладателя медали Эддингтона от Британского королевского астрономического общества, Королевской медали и медали Копли от Лондонского королевского общества, медали Альберта Эйнштейна от швейцарского «Общества Альберта Эйнштейна», медали Дирака от британско-ирландского Института Физики, медали де Моргана от Лондонского математического общества, рыцаря и кавалера рыцарского «Ордена заслуг» от Королевы Великобритании, эмерита Роузболловского профессора математики в Оксфордском университете и почетного доктора Университетов во всех частях света, члена Лондонского королевского общества и многих других академий и научных обществ сэра Роджера Пенроуза, по удивительной иронии судьбы НЕ нобелевского лауреата...
Стихи
Юлия Беломлинская
После Третьей мировой
(Солдатская песня)
После Третьей Мировой
Кто останется живой
Тот, говорят, пойдет домой
Ты слышишь, Лиза?
Кто останется живой –
тех отпускают на убой
не как-нибудь
а по ленд-лизу
тех отпускают на убой
такая шиза…
После Третьей не закусывают, Лиза
После Третьей получают по ленд-лизу
только водку
после Третьей, всё глотай
и это будет пропуск в рай
в последний бой
за Глубокую Глотку
После Третьей Мировой
Мы помиримся с тобой
А кто сыграет нам отбой, в какую дудку?
В такую редкую дыру
В такую мелкую нору
А наше знамя на юру,
В какую дурку?
Твой персональный пропуск в рай
билет и визу
дают – бери, а бьют – бросай
Но после Третьей Мировой
Я по любому стану твой
Ты, хочешь, Лиза?
После Третьей не закусывают, Лиза
После Третьей получают по ленд-лизу
только водку
После Третьей, всё глотай
И это будет попуск в рай
Твой пропуск в рай
За Глубокую Глотку
Сева Гуревич
* * *
Потолочные глаза
Смотрят прямо вниз
Бель-мо-матова слеза
Льёт-струится из.
Нет ни окон, ни дверей –
Сон.
И тишина.
Здесь – найди и отогрей:
Будешь мне жена.
Этот дом – в моём дому:
Заумь чердака.
«Где он? – скажешь. –
Не пойму…»
Там же, где – строка.
* * *
Диме Плахову
Кто вы –
В постелях своих столь спокойно спите?
Ты –
С головою денно и нощно дружишь?
Принял нас всех на грудь город-праздник Питер,
Камнем болото душит…
Вползает в души…
По спи-рал(л)и ушной словесной улиткой липкой
Чуть щекотит – при-яд-но?..
Снаружи лапшу стряхните!
Спите –
Вволю, с приклеенной серой слепой улыбкой?..
Волю вживлённым в город-детинец Питер!
Стольник за сотку – белой-прозрачной – норма!
Служит и глушит на равных сам стольник-Питер!
Дел здесь у нас – РАЗГОВОРОВ – такая прорва…
Так не мешайтесь –
Послаще, подольше спите!
Галина Илюхина
Закатное
Кашляет город в красной закатной пыли,
мусорным шорохом кружит пустые арки.
Нитки запутали, скомкали, в петли свили
пьяными пальцами наши слепые парки.
Всё дежавю в этом горячем сюре:
ветер колючий, карликовые смерчи.
Где ж это было? – петли, кирпичный сурик…
Город зеро не отпускает смертных.
Это тупик. Но помнишь ступени, слева, –
в прошлой какой-то жизни все это было:
ржавые прутья, древних проломов зевы,
только не трогай расшатанные перила!
Город пустой, секущий лицо ветрами,
весь на ладони – маленький, муравьиный.
Небо почти вертикально стоит над нами,
падает и… промахивается. Мимо.
* * *
Небо густое, волчье, перетекает в воду,
время тягучим дегтем лодку свою смолит.
Здесь, на дрожащих сходнях, каждого пешехода
молча сопровождает сумрачный сателлит.
Циник ли ты глумливый, или романтик нищий,
или влачащий ношу суетный муравей –
держит тебя за шкирку в лодке с пробитым днищем
жилистый порученец ангеловых кровей.
Красные щели в тучах. Все капитаны немы
(хлопотная работа, нервное ремесло).