Теперь, когда они остались одни, стремление "набить морду" ВР только возросло. Шаблон буквально выскочил, поверх прочих, и долго мешал стабильной работе иных приложений, настойчиво требуя применения. Когда НП удалось отключить его, вовсе отключить, по крайней мере, до конца этой сессии, до тех самых пор, пока он не ляжет, передавая данные самодиагностики, - только после этого разбушевавшиеся мысли сумели успокоиться, а их обладатель пришел в себя.
- И какой диагноз вы мне поставите, доктор? - поинтересовался он, прекрасно понимая неуместность сарказма. ВР пожал плечами, несколько искусственно, но ответил в тон:
- Вскрытие покажет, больной, - и чуть погодя: - Не раньше полугода, но тогда уже точно я смогу получить все данные по вашей части, и разобравшись, высказать вердикт. Именно о вашем состоянии, если вы и тогда, коллега, продолжите настаивать. Вы ведь часто меняете свои желания, или я неправ?
НП смолчал. Его собеседник, сам того не желая, задел больную струнку, прежде подсознательно изгоняемую - и весьма усердно - прочь из сознания, в фоновый режим. ВР прав, как можно не понять очевидного, только, если он не пожелал этого. Вернее, поначалу он действительно не присматривался к Алексею Кузьмичу, сейчас, после всего сказанного, хоть в кавычки это имя бери, но после двадцати трех дней общения, стал воспринимать его несколько иначе. Отец... да, все равно отец, пусть НП его ни разу не видел, а общался с бледной копией, этот манекен довольно быстро проник к андроиду симпатией, оказавшейся взаимной. Но не потому ли НП не присматривался, что так боялся ошибиться? Ведь тогда вся симпатия, переросшая в дружество, во взаимность, в близость такого рода, кода именуют с одной стороны именем непоправимо рано ушедшего сына, а с другой отцом, вся она могла в одночасье превратиться в пыль, в прах, в ничто. Узнай он прежде, что общается с пустотелой программой, с манекеном, лишь вчерне подобным человеку, что сам обладатель надтреснутого голоса ушел в небытие еще до их знакомства - и только по этой причине встреча их состоялась - узнай он все это, что случилось бы тогда? Лучше не представлять, не думать, не анализировать.
Он снова отказал в работе программе-синхронизатору, пытавшейся соединиться с серверами системы обслуживания. Та не сдавалась, заявляя о высшем приоритете в отчетности. НП вдруг пришло на ум, что именно такие послания он и отравлял на исследования ежевечерне, когда ложился на диагностику, и, отправляя, ни разу не посмотрел, что именно посылает. Сейчас же, он пробежался по заголовкам данных, мог спокойно узнать, что именно копировалось - практически все, связанное с Алексеем Кузьмичом. Работа шаблонов, алгоритмов, программ вербального и мимического соответствия, анализаторов и фильтров - это в те дни, когда он отгружал в оделенный фрагмент оперативной памяти своего игрока в шашки, уравниваясь с отцом в возможностях... Отцом...
Злая ирония как раз и заключается в его ненасытном желании проводить как можно больше времени, жить и существовать среди людей, и только среди людей, стать почти человеком, если это возможно, а нет, так уподобиться ему - и в итоге, нарваться на копию. Созданный по образу и подобию общается с манекеном, чем не славный образчик черного юмора, так свойственного людям прошлого? Алексей Кузьмич не любил подобного, но ценил его - по крайней мере, в тех фильмах, что просматривал. Опосредованно, не на себе переживая. Испытав своей жизнью нечто, куда более неприятное, нежели мрачная шутка. Что само его существование, как ни насмешка над мечтами людей прошлого, стремившегося к величию рода людского, к покорению пространств и миров, а в итоге, получившим жалкое угасание в эпицентре блаженства, достатка, необоримого всемогущества, окруженного слугами, способными удовлетворить всякий каприз в любое время. Подобного Алексею Кузьмичу хватало за глаза. Жизнь его терзала уже потому только, что он отвечал за все благие помыслы человечества, вымостившие дорогу в небытие. Как и все прочие, которые доживали век людей, завершая его своими смертями, заканчивали бытие, уже не глядя ни вперед, ни назад. Просто уходили. Всего-то двести пятьдесят пять. Из более, чем восьми миллиардов.
А он смотрит и унижается собственной черной иронией. Да, общался с бледной копией, но ведь можно сказать, с духом усопшего. Эдакий спиритуалист, воскресивший ушедшего старика и этим поддерживая не столько эксперимент, нет, собственную нужность. Алексей Кузьмич, как тень былого, пришел, чтоб вдохнуть угасающий смысл в усталый разум робота-пенсионера, разменявшего пятый десяток годин и мучительно пытавшегося обрести себя, былого.