Со временем она привыкла к происходящему. Одна из ее многочисленных попыток все-таки совратить его однажды даже удалась, но и она не дала нужный ей результат. Да и Блок не ощутил от этого никакого отдохновения, скорее наоборот, почувствовал себя униженным.
А потом Любочка и сама отступила от своих плотских желаний. Блок по-прежнему притягивал ее к себе как личность, поэт, философ. Но как мужчина он вызывал в ней все большее равнодушие. Между супругами не было того, что называют земными отношениями. Их близость друг к другу если и была отмечена единением, то исключительно духовным.
Любые человеческие пристрастия специфичны. Однако в душах Саши и Любочки действительно витали странные чувства, совсем не похожие на привычные, многократно описанные в литературе. Как могли одновременно сочетаться в ней пиетет перед Блоком и его физическое отторжение, она объяснить не могла. Как мог Блок неустанно, едва ли не каждый день, признаваться своей Любочке в любви и бесконечно одаривать ее поцелуями, но при этом на глазах у других словно стыдился своих чувств и сторонился своей жены? Как все это соединялось в нем? Кто скажет...
Но было именно так, а не иначе.
Если Блок заболевал, Любочка не находила себе места. Она была готова сутками сидеть у его постели, поить молоком с медом и бесконечно замерять температуру. И он вел себя по отношению к ней точно так же. И если Любочка вдруг заявляла поутру, выйдя из своей комнаты в петербургской квартире, что страсть как соскучилась по картошке, Блок мчался на один из столичных рынков. Он потом мог собственноручно почистить эту картошку, зажарить на сковороде и торжественно внести на подносе в Любочкину комнату. Но стоило ситуации успокоиться, возвратиться на круги своя, как между супругами начиналась привычная отстраненность.
Временами возникало даже ощущение, будто существовали два Саши и две Любочки. Одна пара жила в мире и согласии, а вторая предпочитала беспрестанно враждовать. Оба, впрочем, знали, что реальность оказывалась совсем иной, когда никакой двойственности не было. Просто в сознании каждого существовало что-то трагическое, неподвластное какому-либо контролю с их стороны. И это трагическое бытовало своей жизнью, и ничего сделать с этим было невозможно.
...Она уже могла не прийти к вечеру домой. Блок терпеливо ее ждал, зажигая по всей квартире свечи и словно готовясь к чему-то сосем новому и необычному. Он догадывался, где она могла быть - то у поэта Георгия Чулкова, то у набиравшего известность в России Андрея Белого.
Впрочем, Любочка и сама не скрывала своих личных привязанностей. "Я же верна моей настоящей любви, как и ты? - как-то написала она Блоку, уехав на гастроли с театром Мейерхольда. - Курс взят определенный, так что дрейф в сторону не имеет значения, не правда ли, дорогой?".
Блок отвечал Любочке тем же, слоняясь в это время по петербургском борделям и отправляя своей жене стихи, где по-прежнему господствовал образ Прекрасной дамы.
Получая от Блока стихи, Любочка часто писала ему восторженные письма, в которых говорила и об его исключительности как поэта. Но часто в этих посланиях не было ничего, что могло бы относиться к их семейной жизни, будто ее и не существовало вовсе все минувшие годы. Речь в Любочкиных строчках шла исключительно о большом и значимом. Возникало впечатление, будто скромная студентка ведет полный признания и пиетета разговор с отягощенным знаниями профессором.
В эти моменты между Блоком и Любочкой отчетливо проявляла себя все та же ставшая уже привычной недосказанность, когда было непонятно: то ли мир царит в их сердцах, то ли их пронзает дикая ревность, которую и он, и она не в силах ни с кем разделить.
Как писала та же Анна Ахматова, близко наблюдавшая за всеми этими перипетиями, жуткой была эта семейная жизнь: "...Настоящий балаган, другого слова не подберешь. У него - роман за романом, она то и дело складывает чемоданы и отправляется куда-нибудь с очередным молодым человеком. Он сидит один в квартире, злится, тоскует. Пишет в дневнике: "Люба! Люба!" Она возвращается, он счастлив, но у него в это время роман... И так все время. Почему бы не разойтись? Быть может, у нее было бы обыкновенное женское счастье".
Все это продолжалось годами...