Исэ Томомунэ придвигает к себе футляр.
- Хорошо, преподобный Энъи. Пусть этот свиток хранится пока у меня.
Монах кивает, наливает хозяину сакэ.
- Что же вы теперь собираетесь делать, Сайгё-хоси? - на сей раз хозяин называет гостя не буддийским именем, а тем, которым тот подписывает свои стихи.
- Отправлюсь в монастырю Хирокава. - Старый поэт улыбается. - Скоро наступит пора цветения вишен, а там они особенно прекрасны. А вы что собираетесь делать, Исэ-доно?
- Мне придется обживаться в новых землях и приводить их в порядок.
"Мне будет не до оживления мертвецов, с живыми бы управиться", тоже не сказано, и обоими услышано.
Томомунэ продолжает:
- Мне пока не сравниться с господином Хидэхирой. Старый Волк владел двумя провинциями. Мне из них достался лишь один удел. Идатэ, или Датэ, по-разному произносят. - Он усмехается. - Но надо же с чего-то начинать?
3. Свиток третий. Экспериментатор
Те, кто услышал об этом происшествии в замке Обама, поспешили вооружиться. Солдатам, преследовавшим их от замка Миямори, едва хватило времени, чтобы одеться. После такого переполоха не осталось никого, способного взять ситуацию под свой контроль; все считали дело безнадежным, но продолжили преследовать беглецов до места под названием Такада. Среди беглецов было несколько оруженосцев Нихонмацу, включая Накацава Геннаи и Юса Магокуро, несшего лук, которые окружили Тэрумунэ и Ёсицугу; остальные обнажили свои мечи и продолжали двигаться по направлению к землям Нихонмацу. Ёсицугу хотел избежать преследования вооруженного отряда клана Датэ, поэтому он заколол Тэрумунэ в этом месте; смерть настигла Тэрумунэ в 42 года. Когда люди Датэ увидели это, все до одного выкрикнули боевой клич "toki no koe", сплотили свои ряды и бросились в бой с воинами Нихонмацу, убив более 50-ти человек. Ёсицугу был убит в возрасте тридцати трех лет. Необъяснимо, что он и Тэрумунэ должны были умереть вместе...
Он сидит на террасе замка, несмотря на холод. Пристально смотрит на всех, кто проходит мимо. Людей здесь сейчас собралось значительно больше, чем замок Обама видел со времен своего основания. Машинально придерживает перевязанную правую руку, пострадавшую в начале похода. По счастью, он левша, ожог не мешает держать меч и кисть. Но сейчас он ничего не записывает. Не до того. Князь может позвать его в любой миг, и отец тоже.
Отец приехал недавно, его не было при начале кампании - болел, и не сопровождал своего племянника - старого князя. Терумунэ называли старым князем, да, хотя он был в расцвете лет и сил. Здесь, на севере, живут люди, закаленные суровыми зимами, и не менее жестокими боями, и если не сложатся в бою, доживают до глубокой старости. Немало вассалов дома Датэ, разменявших шестой, а то и седьмой десяток, продолжают участвовать в боях, и не считают себя стариками. А "старый князь" - потому что сложил с себя власть, а не потому, что состарился и ослабел. Но влияние Терумунэ - теперь уже покойного Терумунэ, после отставки не стало меньше. Наоборот, кажется, даже выросло, когда он стал при сыне советником и стратегом. Буйный и вспыльчивый Масамунэ возглавляет войско в сражениях, Терумунэ сдерживает его чрезмерные порывы и дает верные советы. И власть клана растет. Так было до последних дней.
Датэ Сигезанэ замещал при князе своего отца, и это было для всех в порядке веще. Уж таковы причуды родства - восемнадцатилетний Сигезанэ приходился старому князю двоюродным братом. Причем, в краях, где сражаются с отрочества, и сам Сигезанэ заслужил уважение, считался одним из лучших полководцев клана. А сейчас Масамунэ, его князь, его друг, его ближайший родич, которого он знал с младенчества, не говорит с ним и не глядит в его сторону. Неужели он винит Сигезанэ в том, что произошло?
Ведь он один из ближайшего окружения Масамунэ из-за обожженной руки не поехал на ту проклятую охоту, остался в свите Терумунэ - и не воспрепятствовал тому, что случилось.
Нет, Масамунэ не стал бы молчать, если б у него такое было на уме. Если он кого и обвиняет, так только самого себя. Терумунэ захватили в заложники, потому что сын его уехал поразвлечься охотой, и увел с собой множество воинов. Но хуже всего то, что было потом. Сигезанэ до конца жизни будет помнить, как Терумунэ кричит с чужого берега пограничной реки: "Стреляйте!", и воины, привыкшие повиноваться его приказам, дают залп по отряду Хатакэяма и их пленнику.