Завидев Сигезанэ, они остановились. Рядом эти двое смотрелись необычно, и при других обстоятельствах Сигезанэ был улыбнулся. Эндо Ямасиро был человеком высоким, крупным. Несмотря на возраст, он был могучим воином. Однако в последние дни из него как будто вынули державший его железный стержень - его словно бы постоянно лихорадило. Масамунэ, казалось, не слишком изменился с того момента, когда Сигезанэ повстречал его впервые. В храме у Косая - мелкий задохлик, которого прихожане принимали за крестьянского мальчика, отбывавшего повинность в храме. Разве что одежду и доспехи теперь носит подобающие. Но Сигезанэ сражался с ним бок о бок не первый год, и знал, что этот невысокий и тощий юноша воспринял уроки боевых искусств наилучшим образом. И те, кто сходились в бою с "задохликом", да еще полуслепым вдобавок, испытывали изумление - и, как правило, это было последнее, что они испытывали, перед тем, как быть разрубленными.
... Но Хатакэяма Масамунэ рубил уже мертвым. Удары меча падали раз за разом, молодой князь не мог сдержать припадка ярости, Сигезанэ ни разу не видел его таким... и сейчас он постарался отогнать воспоминание.
- Скажи, чтоб седлали твоего коня, - говорит князь. - Едем в Миямори.
- Но... -начинает было Эндо.
Масамунэ поворачивает к нему голову. Другой бы просто покосился, но у князя повязка пересекает правый глаз, в детстве убитый оспой.
- Сигезанэ - мой близкий родич, мне он ближе, чем родной брат. Он должен знать.
Это правда - младшего княжича матушка держит при себе, он не участвует в боях. Но что должен знать Сигезанэ? Он не спрашивает. Едем - значит, едем.
Миямори - ближайший замок. Когда Датэ заняли эти земли, то было решено, что Миямори будет резиденцией старого князя, а Обама - молодого - так, что из каждого замка можно видеть сигнал тревоги, и при необходимости поддерживать друг друга. Галопом расстояние между замками преодолеть - всего ничего.
Но когда Нихонмацу Есицугу захватил Терумунэ в заложники, этого "всего ничего" оказалось недостаточно. Когда подоспела подмога, тот уже продвигался к реке... что тут вспоминать?
Сейчас они ехали шагом. Масамунэ, впрочем, выехал вперед, он всегда так делал, где бы ни был - в бою, на охоте, на прогулке. Сигезанэ и Эндо следовали за ним, и Эндо говорил - не мог не говорить, о том, что случилось.
- Я все же считаю, что за всем этим стоит клан Асина. В открытую они ударить не могут, у них князь - младенец. Когда совет вассалов определится, кто будет регентом, тогда снова пойдут на нас. А пока - чужими руками...
Да, в прошлом году тогдашний князь Асина, приходившийся, кстати, Масамунэ двоюродным братом, а Сигезанэ племянником, сказано же, здесь все в родстве, был зарезан собственным оруженосцем. Мутное дело. И вассалы Асина пошли тогда на перемирие с Датэ, ибо единственный сын убитого князя был еще на руках у кормилицы. Эндо рассуждал здраво, но Сигезанэ не был с ним согласен.
- Много чести покойному! Нихонмацу сроду не был способен действовать по плану, тем более этот план придумать. Просто увидел, что Масамунэ и людей его на встрече нет, вот моча в голову и ударила - хватаем заложника и бежим до самого замка Нихонмацу, а оттуда нас не выколупаешь... Впрочем. - заключает он, - правды мы уже не узнаем.
- Может и узнаем, - отвечает Эндо и умолкает до самого конца поездки.
- Это что? - Сигезанэ мутило.
Неженкой он не был. Он сражался с тех самых пор, как получил мужское имя, не раз бывал ранен, едва избегал смерти, и многократно убивал сам. Он снимал головы побежденных противников и видел, как это делают другие. Но он никогда не испытывал такого отвращения, как при виде фигуры, лежащей на полу подвала.
Куски плоти, не так давно, на его глазах, разрубленной мечом, были заново сшиты чем-то, напоминавшим веревку. Застывшее лицо Нихонмацу Ёсицугу скалилось во мраке.
- Это опыт, - отвечает Масамунэ. Он удивительно спокоен, лишь отсвет факела пляшет в его единственном глазу.
Сигезанэ уже готов взорваться и начать орать, но князь предупреждает его порыв:
- Пойдем отсюда, холодно здесь.
Наверху он приказывает принести саке, но сам не пьет, в отличие от Сигезанэ. Тот опрокидывает чарку за чаркой, пока Эндо Ямасиро все в том же лихорадочном тоне рассказывает о том, как разбирая с юным князем архивы, он нашел описание того, как можно оживить мертвых. До Сигезанэ долетали отдельные фразы - "сшить останки стеблями глициний... выждать 27 дней, прежде чем душа вернется в тело..."
Наконец он пришел в себя. Отставил чарку.
- Глициний, так?
- Да! - с горячностью произнес Эндо. - Родовой цветок дома Фудзивара. Может, поэтому великий Сайгё и передал свои записи Исэ Томомунэ, что они оба принадлежали к этому дому.