Позже Сигезанэ иногда говорил себе, что произошедшее ему примерещилось. Пусть они видели все своими глазами. Гибель Терумунэ тоже видело множество народа, причем при свете дня. Но все об этом рассказывали по- разному. И он сам в своей книге тоже поправил эту историю, так чтобы никто не мог ни в чем упрекнуть Масамунэ.
Но как изменить то, что они узрели тогда, в подвале? Когда создание, вылепленное из мертвой плоти, задергалось, и плоть эта под кожей стала перекатываться, как волны во время бури, натягивая сдерживавшие ее стебли глицинии.
А затем создание поднялось. Но не стало жалобно стенать, как рассказывал Сайгё, а бросилось на тех, кто стоял перед ним.
Нужно отдать им должное - они не кинулись бежать. Все они были воинами и при оружии. Эндо атаковал чудовище первым, хлестнул факелом, а потом вонзил ему в грудь короткий меч. Но оно как будто ничего не почувствовало, а вакидзаси вырвало из раны с такой легкостью, с какой крестьянин вырывает дайкон из грядки.
Ему нельзя причинить вред ни сталью, ни огнем, понял Сигезанэ. Нужно действовать по-иному. Изловчившись, он приблизился так, чтобы разрубить не плоть, а стягивавшие ее стебли. Но создание не распалось, а завопило.
Тогда Сигезанэ не разобрал, что выкрикивает распяленный рот, да и позже не был уверен, что услышал: "Отпусти!"
То, что он точно услышал - голос Масамунэ.
- Хатакэяма Ёсицугу! - крикнул тот. И повторил это имя еще дважды.
И создание рухнуло на пол, вновь превратившись в груду гниющей плоти, прошитой стеблями, кое-где надрезанными клинком Сигезанэ.
Они выбрались наружу, и никогда еще леденящий воздух подступавшей зимы не казался Сигезанэ столь сладким.
- Как тебе это удалось? - спросил он, отдышавшись.
- Там же упоминалось, что создатель не должен называть создание по имени. Иначе оно рассыплется прахом.
- Но почему случилось именно так? Создание Сайгё было другим.
- Он считал свое создание неудачным, и вероятно был прав. Тот, кто наставлял его, уверял, что те, кого он создал, были неотличимы от обычных людей. Предположим, что он не лгал и такое возможно. Но то, что получилось у нас... Похоже, что Нихонмацу был против того, чтоб его воскрешали.
- Боялся, что твоя светлость расправится с ним заново?
- Может быть. А может, он был против того, чтоб его силой удерживали на этой стороне. В этом случае я его понимаю. И не поступлю так со своим отцом.
Эндо, который не произнес ни слова, и кажется, вообще их не слушал, молча пошел побрел прочь. Сигезанэ не окликнул его.
Начал идти снег.
- И что будем делать?
- Выступать, как и было задумано. А тело Нихонмацу пусть повесят на стене замка. И пусть наши люди рассказывают, что я писал стихи его кровью. Чтоб те, кто это придумал, сами поверили. В их союзе воинов во сколько раз больше, чем у нас - в шесть, семь? И это еще если дядюшка Могами не ударит в спину. Надеюсь, матушка все же удержит своего брата. Так пусть слухи о нас бегут впереди нас.
Худое горбоносое лицо Масамунэ почти скрывается за пеленой снега.
Он не змееныш, думает Сигезанэ, он дракон. Может, пока молодой и мелкий. Но когда-нибудь поднимется ввысь, и крылья его осенят Присолнечную. И он, Сигезанэ, будет рядом, и расскажет, как все было.
Нет, как правильно.
4. Свиток четвертый. Медведь, волк и лиса
Ты говоришь: делай эдак,
а ты говоришь: так!
Все вы здесь ублюдки,
Мать вашу растак!
Чжан Цзунчан, "Песнь об ублюдках"
Наверное, только глубокие старики помнили время, когда в этих краях не было войны. Собственно, после падения династии Цин такое творилось по всей Поднебесной. Империю рвали на куски и терзали чужестранные державы, но в первую очередь самопровозглашенные генералы и маршалы, которые объединялись в клики и без устали сражались между собой. Особенно здесь, в провинции Шаньдун. Уж слишком лакомый был то кусок, благодатный не только климатом, благословленный лесами, горами и реками, но имевший выход к морю и обустроенный портами. Здесь были крупные города, и что особенно важно, проходила железная дорога, связывающая Китай с соседними государствами. Иными словами, кто владеет Шаньдуном, владеет Поднебесной.