На сей раз радостные вопли звучат как-то жидко. Вероятно, потому что одни не знают, с кем собрался брататься Собачий генерал, другие - потому что знают.
Обычай братания между соратниками и союзниками ввел Чжан Цзолинь, и сам Собачий генерал был побратимом Старого маршала. Но - вот с этим?
Генералу приносит чашу с водкой. Он приохотился к ней, когда жил в России, еще бывшей империей. Человек, которого отныне буду звать Чжан Цзунъюань, вынимает нож, разрезает себе руку, его кровь стекает в чашу, растворяется в водке. Он передает нож генералу, тот проделывает то же самое и первым пьет.
Ханьцы не смешивают кровь при братании, достаточно принести братскую клятву. Такого Собачий генерал тоже нахватался по ту сторону границы. Отхлебнув, генерал передает чашу побратиму, с довольной ухмылкой стирает с усов кровь и водку. Чжан Цзунъюань тоже пьет.
Вот теперь гости могут радостно вопить с открытым сердцем.
Кровные браться стоят рядом, глядя вниз, на гомонящую толпу.
Но что может объединять их? Китайского бандита, выходца из нищей семьи, почти неграмотного, и японского аристократа, чья родословная прослеживается на полторы тысячи лет, бывшего студента литературного факультета?
То, что они оба родились не в своей время, думает человек, которого отныне будут именовать Чжан Цзунъюанем.
Китаец родился здесь, в Шаньдуне, юность его прошла в уличных бандах Харбина, оттуда он подался в хунхузы, бандиты пограничные. И позже, когда его спрашивали, где он учился он, издевательски усмехаясь, отвечал "в школе зеленого леса". Разбойничал он по обе стороны границы, а во время русско-японской войны присоединился к русской армии, где, вероятно, и приобрел некоторые навыки, необходимые во время военных действий. Из России он вернулся после Синьхайской революции, примкнул в Фэньтяньской клике, и поднялся на гребне волны, названной эпохой милитаристов. Но даже среди толпы разномастных генералов клики, где бандитское прошлое имели все, не исключая Старого маршала, Чжан Цзунчан выделялся. Вроде бы типичный, типичнейший уголовник, с пристрастием к пьянству, наркотикам, бабам и азартным играм. Он составил состояние на торговле опиумом, плантации которого развел по всей провинции, а прозвище "Собачье мясо" заработал то ли потому, что так называлась одна из разновидностей игры в кости, то ли потому, что собачье мясо якобы укрепляет мужскую силу. И в то же время он обладал харизмой, которая не только вела за ним войска и привлекала женщин, но заставляла политиков крупного калибра рассматривать его как самостоятельную фигуру в большой игре. Он определенно выделялся среди современных китайских генералов, к какой бы партии или клике те не принадлежали. Словно вынырнул из пучин прошлого, когда Поднебесная точно так же разваливалась на части, и из этих обломков появлялись полководцы, способные создавать собственные царства и династии. Троецарствие? Или, скорее, период Наньбэйчао, когда Китай захлестнули орды варварских племен, и их ханы и каганы становились ханьскими императорами?
А Чжан Цзунчан - разве он не хан и варвар, пусть даже и китаец по крови?
Что до себя, то Чжан Цзунъюань, которого прежде звали совсем, совсем иначе, все знал совершенно точно. Ему следовало родиться в эпоху Сэнгоку. Не в эпоху Хэйан, когда одни его предки, великие министры решали судьбу Присолнечной, а другие слагали бессмертные стихи, заполняющие поэтические антологии. Не в пору войны Гэмпэй, питавшую собою трагедии и эпические сказания, а его ветви рода давшие земли, где она укоренилась. Его духовной родиной была эпоха Воюющих провинций, когда все сражались со всеми, и полководцы мечтали увидеть свое знамя над столицей.
Казалось бы, о чем тосковать? Его страна нынче не только едина, но могущественна как никогда за всю свою историю. Следовало гордиться. Вот только он гордости не испытывал. Еще в юности его терзало смутное ощущение, что после Сэнгоку страна двинулась по неверному пути, а после Мэйдзи все стало еще хуже. Еще когда он был студентом-филологом из хорошей семьи, он каким-то волчьим чутьем чувствовал людей, от которых следовало избавиться, чтоб вернуть страну на верный путь. А они пытались избавиться от него. Тогда он и стал учиться защищаться. Из-за чего будущий специалист по классической литературе и получил двенадцать лет тюремного заключения. Правда, потом удалось доказать, что он действовал в пределах необходимой самообороны, и срок заменили условным. Он не утихомирился. Теперь, годы спустя его тогдашние метания и участия во всяческих заговорах казались скорее нелепыми, но в юности он так не думал. А потом нашелся человек, который подтолкнул его в нужном направлении. Это он тоже понял лишь потом - но ничуть не жалел об этом. Он хотел родиться в эпоху Воюющих провинций - и попал туда на континенте. Китай переживал сейчас ровно те же события, что Япония в XVI веке. Но это вовсе не значило, что бывшая империя, пережив распад, должна прийти к тому, что империя Японская. Все может сложиться по-иному. И возможно, Шаньдун сыграет в этом ключевую роль.