Наступила пауза. Сквозь стекло я смотрел на застывшую на сервантной полке Тову в траурной рамке, и мне казалось, что Това плачет.
- А это прадедушка, - представила меня Машенька. - Аарон Менделевич Эйхенбаум. Взгляни: он на фотографии как живой. Я пошла в него, прадедушкины гены возродились в третьем поколении.
- Я тоже похож на покойного прадеда, - пробасил рослый красавец Тарас Попов. - Меня и назвали в его честь. У нас есть семейная реликвия - менора, которую подарил прадеду на фронте его смертельно раненый еврейский друг. В ней не хватает одной свечи, там, куда угодила пуля. Мой дед носил её, потом отец, теперь я. Менора дарит нашему роду счастье. Сегодня оно досталось мне.
В этот миг сердце, которого у меня не было, расшиблось о стекло. Я рванулся с гвоздей, выдрал их из стены и обрушился вниз. Багетная рама, приложившись о край стола, раскололась. Я упал на пол плашмя, разбрызгав по сторонам осколки. Опрокинувшийся графин томатным соком залил мне грудь и кровавым языком лизнул лицо.
- Не бывать, - услышал я последние в своей второй, уходящей жизни слова. - Не бывать! Дедушка против.
Татьяна Максимова
Плачущий божок инков
Свеча догорела. Хуан поднял голову и распрямил уставшую спину. Ночная прохлада вливалась в раскрытое окно, но он не чувствовал ее - его сердце учащенно билось, щеки пылали лихорадочным огнем. Он поднялся, чтобы зажечь новую свечу и еще раз проверить расчеты, но понял, что сейчас не сможет хладнокровно и скрупулезно сверять цифры. Птица "Удача" билась в его окно, и он уже не мог спокойно усидеть на месте, почти ощущая, как она сбрасывает на него свое золотое оперение.
Почти год назад, после трагической смерти отца Хуан приехал домой повидать мать, решить кое-какие дела по завещанию и упорядочить бумаги, коих скопилось в кабинете покойного великое множество. Скромная фазенда в провинции Басков стояла в стороне от больших городов и умиляла молодого морского офицера Хуана Толедо своей тишиной и простым неизысканным обществом.
Дни отпуска проходили однообразно, скучно. Его не заинтересовала косоглазая глупая соседка, носиться по полям и виноградникам надоело. Хуан уже серьёзно подумывал о том, какую бы причину объявить матери, чтобы без излишних слез и нареканий покинуть ее раньше срока и догулять несколько недель оставшегося отпуска в веселой и шумной столице, где у двадцатипятилетнего Хуана было несколько бойких и хорошеньких подружек. Скорее всего все случилось бы именно так, если бы тяжелый рок семьи Толедо не настиг Хуана в тот ветреный, хмурый день.
Кабинет отца был большой захламленной комнатой, в которой почему-то стояли чучела птиц. Тут и там лежали морские карты, беспорядочно были навалены книги по истории Америки, астрономические таблицы. Хуан мало бывал дома в последние годы, но не помнил, чтобы отец раньше с таким пристрастием изучал животных океана, миграции птиц, историю Южной Америки.
Бесчисленные столбцы цифр в бумагах покойного встречались то и дело, но Хуан не видел в них никакого смысла. В тот ветреный, скучный день он наконец-то добрался до тайника, о котором догадывался, который искал.
Отковырнув перочинным ножом нижнюю часть маленького бюро, что стояло в дальнем углу кабинета, Хуан без труда наткнулся на потайной ящик. В ящике лежала большая и довольно потрепанная тетрадь. Судя по ее виду, это была записная книжка отца, и к ней он обращался неоднократно. Раскрыв ее, Хуан снова увидел ряды цифр и какие-то геометрические построения, вникать в которые он не имел ни малейшего желания.
Под тетрадью лежали какие-то письма или записи - стопка листов, исписанная мелким незнакомым почерком с вкрапленными в текст неправильными треугольниками и квадратами. И, наконец, в самом низу, под слоем старых счетов и расписок лежала небольшая золотая статуэтка плачущего божка, выполненная в знаменитом стиле инкских ювелиров. Хуан долго рассматривал божка и пытался вспомнить свою последнюю встречу с отцом, во время которой отец таинственно говорил о деле, которое вскоре будет у него в Перу, о прадеде, некогда воевавшем в тех местах, о записях, неожиданно найденных отцом в бумагах деда.
Хуан приказал растопить в кабинете отца камин и сел читать толстую тетрадь. Больше он не бродил, скучая, по дорожкам возле дома, не ездил к косоглазой соседке в гости от скуки, не носился на лошади по убранным полям и виноградникам. Он перебрался в кабинет отца и порой даже не выходил к завтраку, потушив свечу на рассвете.